Допрос безутешной вдовы

Я тут же потерял всякий интерес к занудному Соме и, даже не удостоив его протокольным взглядом через левое плечо, направился сквозь лабиринт столиков по направлению к возмутительнице спокойствия по-осеннему сонного Отару. Подходить в общественном месте вот так вот, ни с того ни с сего, к привлекательной иностранке, которая еще и почти в два раза моложе тебя, и начинать с ней светскую беседу у нас не принято, как, впрочем, и к нашим соотечественницам. Гораздо легче было бы извлечь сейчас из кармана гражданской куртки майорское удостоверение и спокойно удостовериться в том, что гражданка Японии Ирина Катаяма просто-напросто, выезжая вчера вечером из своего дома в Ниигате, забыла по дороге в порт выбросить мусор в специально отведенном для этого в ее квартале месте, а ввозить его на пароме, вверенном заботам и попечению чтящего историю и законы Японии капитана Игараси, в гостеприимный хоккайдский Отару посчитала некрасивым. Но косившаяся на неуемных немых чаек за толстым глухим стеклом прекрасная гостья из недалекой, но все-таки, формально, заморской страны вдруг стала мне интересна не столько с точки зрения приложения моих профессиональных навыков, сколько с позиций моей пока еще несомненной принадлежности к так называемому сильному полу. Не скажу, что по роду своей деятельности я лишен приятной возможности общаться с молоденькими русскими барышнями, но только через наш отдел по большей части проходят экземпляры, которые никаких возвышенных мужских чувств не вызывают. Дальше минутного и легко подавляемого все еще могучей силой воли приступа звериной похоти дело не идет. А такие вот подарки далеко не всегда благосклонной ко мне судьбы, как подсесть и заговорить с симпатичной девицей-красавицей, выпадают не часто или, честно говоря, совсем не выпадают, если не считать регулярных встреч с Ганинской Сашей, но там у нас все совсем по-другому…

– Извините! – Я обратился к ней по-русски, чтобы отрезать ей пути к возможному отступлению. – Ирина?

Я так и не понял, от чего она столь сильно вздрогнула: от неожиданного мужского внимания или от внезапно услышанного собственного имени в чужом исполнении (хотя я постарался проартикулировать коварное «р» как можно четче – как завещал мне сегодня утром великий Ганин). Так или иначе, ее словно ударило током, она резко повернула голову в моем направлении, и в меня впились два жгучих уголька пепельно-серых, невероятно притягательных глаз.

– Что? – Ей потребовалась лишь пара секунд, чтобы унять начавшуюся было дрожь и адаптироваться к ситуации, отличной от той, в которой она отрешенно блаженствовала мгновение назад.

– Разрешите? – Я кивнул на стул с другой стороны стола, оценив походя ее блестящую коммуникативную реакцию.

– Вы кто? – совсем уже ровным и спокойным тоном просила она.

– Минамото Такуя. – Я продолжал стоять. – Вернее, как у вас, у русских, заведено, Такуя Минамото.

– Что заведено? – Ирина продолжала буравить меня своими проницательными глазами.

– Заведено сначала имя называть, а потом фамилию, – пояснил я свой лингвистически-этикетный выкрутас и положил руку на спинку свободного стула.

– Заведено? – Она полностью, успокоилась и, похоже, готова была перейти в контратаку.

– Заведено, – подтвердил я. – У вас, у русских. А у нас, у японцев, наоборот… Тоже, конечно, заведено, но – наоборот…

– У вас, у японцев, все наоборот! – язвительно буркнула Ирина. – Что вам нужно? Откуда вы знаете, что я Ирина?

– Я вам сейчас все объясню. – Я старался держать себя в руках, хотя постепенно стал осознавать тот печальный факт, что принимать желаемое за действительное ошибочно в любом возрасте, ибо уже начал чувствовать, как из-под невинной хрупкой цыплячьей скорлупки начинает проклевываться коварная змейка. – Вы мне все-таки сесть позвольте, а то я из Саппоро сюда ехал – неближний свет…

– Садитесь, только ненадолго, – она указала мне своим тонким, точеным подбородком на стул.

Я опустился на него и теперь наконец-то получил возможность как следует, в фас, разглядеть ее лицо. Вообще-то я всегда начинаю осмотр особи противоположного пола с фигуры: для меня красота тела превыше красоты чела, и если у дамы ноги толстые или, что еще хуже, короткие, если у нее отсутствует талия и, наоборот, присутствует сало на заднице, никакие другие красоты не спасут ее от моего немедленного презрения и последующего забвения. Ганин смеется надо мной, что я-де эстет и что подходить с такими мерками к женщинам нельзя (хотя у его Саши и с фигурой, и с лицом все в порядке!), но исправит меня, как прогнозирует тот же Ганин, только могила. Но рассмотреть как следует фигуру этой гордой львицы возможности не представлялось – разве что послать ее, в самом деле, за кофе…