Дорга, ведущая к храму, обстреливается ежедневно

«А потому обычай мой: с волками иначе не делать мировой, как снявши шкуру с них долой»… Странно, что в российских газетах заголовки типа «Как же надо не любить свой город, чтобы разрушать его артиллерией» сочиняют правнуки тех, кто поджег Москву, отступая перед Наполеоном, а потомки инсургентов, давших миру Декларацию Независимости, поддерживают «малую империю».

* * *

В Гудауте — страшно. По залитым солнцем пустым улицам медленно едет легковушка с репродуктором на крыше. Передается обращение Председателя Верховного Совета Республики Абхазия Владислава Ардзинба: это есть наш последний и решительный бой, Родина или смерть, каждый, кто уклоняется от фронта — предатель Родины, лучше умереть стоя, чем жить на коленях, все для фронта, все для Победы…

Когда-то, в детстве, прочитав книгу или посмотрев фильм «про войну», ночью видела сон: вроде бы идет Отечественная, но я — там, даже принимаю участие в происходящем. И сейчас: как будто вернулись те сны, вот только война — другая, да и не сон это вовсе.

* * *

Первым делом — по недоброй традиции — бегу читать списки погибших на стене морга гудаутского госпиталя. Среди фамилий одна знакомая — Мирод Гожба. В Москве сотрудница абхазского постпредства Бела Кур-оглы посоветовала: «Обязательно разыщи Мирода, это замечательный старик, настоящий носитель народной мудрости». Я опоздала на два дня.

У госпиталя — огромная черная толпа женщин. Прибывают машины с ранеными, их проносят через живой коридор, люди со страхом и надеждой всматриваются в окровавленные лица. Молодой парнишка тащит на руках раненого, обессилев, просит помощи. Несколько пожилых, но вполне еще крепких мужчин в толпе застыли в оцепенении, из которого их выводит только отчаянный женский крик: «Да помогите же ему, гады!»

Не выдержали нервы и у Капы Тванба, с начала войны работавшей в госпитале санитаркой. На одной из санитарных машин она совершила марш-бросок на «брехаловку». Там горячо и авторитетно обсуждала перипетии боевых действий та немногочисленная часть абхазской интеллигенции, которая восприняла полученную бронь как должное — как же, мы же генофонд нации! Под дулом одолженного автомата отчаянная Капитолина набила полную «Скорую» генофонда, доставила в госпиталь и не отпустила, пока каждый не сдал по 600 миллилитров своей драгоценной крови.

* * *

Вечером «на огонек» в номер «Черноморца» никто не пришел — все друзья на передовой. Впрочем, и огонек-то был жалкий, свечечный — российское правительство отключило подачу электроэнергии, срочно наложив на абхазских ослушников экономические санкции. Проявили завидную оперативность — в отличие от минувшего сентября, когда Верховный Совет России рекомендовал наложить такие санкции на Грузию. Хорошо, что хоть в госпиталях есть дизельные движки.

* * *

Утром сразу бегу в пресс-центр за аккредитацией и пропуском на фронт. Сталкиваемся с июльским другом-коллегой — фотокорреспондентом Андреем Соловьевым, смеемся: «Слетаются соколы!». С пропусками мчимся в штаб, влезаем в попутку — грузовик, везущий солдат на передовую. Плача, нас провожают русские женщины-поварихи, умоляют поберечься.

Мы едем и сбивчиво говорим, что, похоже, не этот раз наступление будет удачным, вот-вот конец войне! В Эшере заместитель комбата Аслан Дгебия ведет меня на наблюдательный пункт в разрушенной школе, а Андрей, махнув на прощание рукой, уходит снимать переправу бойцов через Гумисту.

Вечером в штабе Эшерского направления узнала, что Андрей легко ранен. Наутро на эвакопункте врач Ляля Джения объясняет: легких ранений в голову не бывает, из раны извлекли осколки кости, но от госпитализации в Афоне он отказался, уехал в Гудауту передавать в агентство отснятые пленки. Появляется ставшая совсем прозрачной Вика Хашиг, блестя глазами, хитро улыбается: «Ну что — в Сухум хочешь?» — «Конечно!»

* * *

Часть города — уже абхазская, бои идут в районе «Универсама». В санитарной машине едем на передний край за ранеными. За рулем — зампотех медсанбата Мурман Сабекия.

При въезде в город — «экологическая» наглядная агитация для курортников. В центре — плакат с оленем: «Не поднимай ружья на красоту!»

На верхнеэшерском эвакопункте Вика, уже раскаявшись в своей необдуманной «доброте», делает попытку меня высадить. Упираюсь, едем дальше. Грохает. Полевой медпункт — в полуразрушенном универмаге, девчонки сидят под лестницей — так безопасней. Обнимаемся с чумазой, но счастливой Саидой Тыркба. Грохает.

Бойцы бегом тащат раненого, заносят в машину. На полном газу Мурка рвет обратно. Вика оборачивается с переднего сиденья:

— Сайка, как он?

— Поздно… Погиб.

Как только выезжаем из-под обстрела, Вика останавливает Мурку:

— Подожди — не надо везти его так…

Заскочив в салон, мягко закрывает парню глаза, бережно связывает ноги и кисти бинтом — чтобы не растрясло.