Дорога

…Волны эмигрантов из взбесившихся городов захлестнули малонаселенные регионы, до того слабо тронутые цивилизацией. Индонезия, Тибет, Малайзия, горы Афганистана, север Канады, Гренландия – всюду возникало обилие рабочих рук и рук, не желающих работать. Сельскохозяйственную технику пока, к счастью, не тронула эпидемия одушевленности – или почти не тронула – так что пищи хватало, но хрупкий налет цивилизованности быстро сползал с бесцеремонных поселенцев и возмущенных аборигенов. В конце концов стали даже завязываться контакты с симбионтами, по-прежнему живущими в городах. Возникла специфическая торговля. Человек приучался жить рядом с вещами.

У человека, привыкшего к комфорту, резко сократилось число возможных развлечений, но главным из них оставалась страсть к зрелищам. На первый план выходили спортивные единоборства. Созерцание крови и торжествующего победителя снимало развивающийся у человека комплекс неполноценности, но сильно сокращало население. Правда, в скором времени услужливые симбионты поставили всем желающим необходимую страхующую технику и спортснаряжение, снизившее уровень смертности в новоявленных гладиаторских боях – и многие стали менять продукты на зараженные одушевленностью визоры, не задумываясь о последствиях…

Последний

– Дзегай! – равнодушно сообщило табло.

Дзегай – значит, выход за татами. Покрытие пола за красной линией мгновенно вздыбилось, отрезая бойцу путь к отступлению, лишая возможности избежать боя… Он секунду помедлил, тяжело дыша, и вернулся на площадку.

– Хаджимэ! – привычно повышая голос, сказало табло. – Начинайте!

Речевой аппарат электронного рефери был традиционно настроен на старояпонский, но тысячи зрителей, беснующихся за защитными экранами, и миллионы зрителей перед визорами и сенсами прекрасно понимали любую команду. Необходимый перевод совершался автоматически. Мало кто знал сейчас старые языки… Слишком сложно, слишком неоднозначно, слишком много разных слов для обозначения одного и того же…

– Хаджимэ! – нетерпеливо повторило табло, и легкий электроимпульс хлестнул по спинам медливших бойцов. Бой продолжился.

Красный пояс, высокий черноволосый юноша с тонкими чертами лица и хищным взглядом ласки, кружил вокруг соперника, отказываясь от сближения, и постреливал передней ногой высоко в воздух, не давая тому подойти, прижать к краю, вложиться в удар… Соперник, низкорослый крепыш в распахнутом кимоно со сползшим на бедра белым поясом, неуклонно лез вперед, набычившись и принимая хлесткие щелчки высокого на плечи и вскинутые вверх руки. Это грозило затянуться.

«Баловство, – подумал Бергман, машинально тасуя перед собой бумаги судьи-секретаря. – Глупое бестолковое баловство. Цирк».

Он остро почувствовал собственную ненужность. Вся судейская коллегия была лишь данью традиции, анахронизмом, аппендиксом, неспособным даже вмешаться в ход поединка и лишь покорно регистрировавшим решения электронного рефери. Бойцы помещались в пространство боя, и больше ни одному человеку не было хода за защитные экраны. Даже врачу.

Бергман попытался туже затянуть пояс, с недоумением уставился на выданный утром костюм-тройку и, вздохнув, стал следить за схваткой.

Белому поясу все же удалось прижать противника к краю и войти в серию. Высокий плохо держал удар, хотя поле, излучаемое форменным кимоно, анализировало каждое попадание и ослабляло любой удар, нанесенный с силой выше критической. На тренировках таким порогом служили травмоопасные движения, на соревнованиях рангом повыше – угроза инвалидности… На международных турнирах класса «фулл контакт» ограничивались лишь смертельные попадания. Это был именно такой турнир.