Дорога

К счастью, врач оказалась очень толковой, и предписанные ею процедуры дали быстрый и ощутимый результат. Уже за два выходных дня предпринятые Родиславом усилия привели к тому, что температура спала, боли в суставах прекратились и Лиза начала понемногу вставать. В понедельник после работы Родислав приехал к ней и снова остался на ночь, а во вторник вечером, сделав Лизе компресс и растирание и заварив травки, уже вернулся домой. Его отсутствие прошло незаметно для Николая Дмитриевича, а дети даже и внимания не обратили на такую странную командировку: всего три дня, два из которых – выходные. Леля была вся в поэзии, Николаша – в своих делах.

Через пару дней к Романовым неожиданно и без предупреждения явился Головин: он хотел обсудить с зятем самоубийство бывшего министра внутренних дел Щелокова. Информация об этом была скупая, и Николаю Дмитриевичу хотелось знать подробности, которые, как он был уверен, известны работающему в Штабе МВД Родиславу, но которые ни в коем случае не следует обсуждать по телефону. Люба обмерла при мысли о том, что случилось бы, если бы Щелоков застрелился на два дня раньше. Отец сидел бы и ждал Родислава, и Люба даже не смогла бы сообщить мужу об этом, телефона Лизы у нее по-прежнему не было. А Родислав не пришел бы до самого утра. Страшно даже представить, что было бы с отцом!

– А где Колька? – спросил Николай Дмитриевич, уже собираясь домой. – Время половина одиннадцатого, а он у вас все шляется невесть где? Почему парень до сих пор не дома?

– Он уже большой, папуля, – как можно мягче сказала Люба. – Ему через полгода будет двадцать. Я в его возрасте уже замужем была и ребенка имела. У Коли друзья, девушки. Пусть погуляет, пока есть возможность.

– Друзья у него, девушки, – проворчал Головин. – У него одна учеба на уме должна быть в его-то возрасте! Вот пусть сперва профессию получит, освоит ее как следует, встанет на ноги, а потом и погулять можно. Распустили вы парня, много свободы ему даете, много поблажек. Когда он еще поперек лавки лежал, я вас предупреждал: нельзя мальчишку бабкам на откуп отдавать, надо ему родительское воспитание давать, строгое, и чтобы отец непременно пример мужского поведения подавал. Вот не слушались меня…

– Николай Дмитриевич, – вмешался Родислав, – Колька вырос нормальным парнем, он хорошо учится, дома нам помогает, все делает, о чем попросим, к нему нет никаких претензий.

– Ну, только что, – Головин слегка сбавил тон. – Одна радость у меня в жизни осталась – вы с Любкой да внуки. Вы уж меня не подведите, а то получится, что я жизнь зря прожил, если достойное потомство не смог оставить.

– Ну что ты с ним поделаешь, – вздохнула Люба, закрыв за отцом дверь. – Он нас с тобой просто шантажирует. Если мы плохо воспитали сына, значит, папа зря прожил свою жизнь.

– И если у тебя что-то не в порядке, значит, он плохо воспитал тебя и тоже зря прожил жизнь, – подхватил Родислав.

– Да, ты прав. Папа не будет разбираться, кто виноват в том, что у меня проблемы, он сразу сделает выводы.

– Значит, он не должен знать о наших проблемах, – заключил Родислав. – Для него мы должны оставаться образцовой семьей.

– Только это все труднее и труднее. Колька совершенно неуправляем. А у тебя Лиза беременна вторым ребенком. Что нам делать, Родинька?

– Ничего, – он пожал плечами. – Все останется, как было.

Разговор Родиславу не понравился. Люба явно хотела подвигнуть его к каким-то решениям, а принимать решения он не был готов. Впрочем, он утешал себя тем, что Люба вовсе не хотела, чтобы он принимал решения, она просто хотела лишний раз услышать от него, что он не собирается ее бросать и уходить к Лизе.

Весеннее оживление их с Лизой отношений, когда она была очаровательна и весела, а дома все надоело до рвоты, к зиме поутихло. Во время беременности Лиза стала невыносимой, часто плакала и устраивала бесконечные «разборы полетов», упрекала Родислава в нерешительности и трусости, в том, что он ее обманывал столько лет, что она потратила на него лучшие годы своей молодости в угоду его карьерным устремлениям и что после рождения второго ребенка ее шансы устроить свою личную жизнь будут сведены к нулю. Она капризничала, жаловалась на головную боль и тошноту, без конца звонила ему на работу и требовала, чтобы он немедленно приехал и привез то фрукты, то мясо с рынка, то цветы. Она дулась, если он не мог приехать, и рыдала, когда он уходил. И мысль о том, чтобы бросить все и уйти к Лизе, посещала Родислава все реже.

До Нового года все было относительно спокойно, Лиза быстро поправилась и теперь все время напоминала Родиславу о тех трех сутках, которые он провел у нее.

– Это были лучшие дни в моей жизни, – говорила она, сверкая глазами и гладя Родислава по плечу. – Это было такое счастье: засыпать рядом с тобой и просыпаться с тобой, ждать тебя вечером с работы и знать, что ты обязательно придешь. Если бы всегда могло быть так! Ну скажи, Родик, будет так когда-нибудь? Или мы с тобой до самой смерти будем тайными любовниками?