Дорога

— Поверь, наверху никого нет. Дом простоял пустой много лет. Ни следов в пепле, ни горелой мебели в камине. Все осталось нетронутым. Даже продукты.

— Следы в пепле не сохраняются, ты сам говорил. Ветер сдувает.

— Ты как хочешь, а я пойду проверю.

Они провели в доме четыре дня. Ели, отсыпались. Нашли наверху несколько одеял, и притащили кучу дров, и сложили их в углу комнаты, чтобы высохли. Нашел старую-престарую лучковую пилу. Распиливал ею сухие стволы. Зубья ржавые и тупые. Сидя у камина, попробовал заточить пилу напильником, но безуспешно. В сотне ярдов от дома бежал ручей, и отец таскал ведра по раскисшему полю, и они нагрели воду в ванной рядом со спальней на первом этаже, и подстриглись, а отец побрился. Нашли наверху одеяла и подушки, чистую одежду и переоделись во все новое. Мальчику штаны пришлось укорачивать, обрезав снизу. На полу перед камином устроили себе кровать. Чтобы жар не выдувало, придвинули к изголовью старинный высокий комод. А дождь так и не переставал. Подставили ведра под водосточные трубы по углам дома, чтобы собрать дождевой воды, стекающей со старой железной крыши. По ночам слушал, как вода барабанит в комнатах наверху. Капало по всему дому.

Они перерыли все подсобные помещения рядом с домом. Нашли тачку, и отец вытащил ее на улицу, перевернул и медленно крутил колесо, проверяя, цела ли шина. Резина потрескалась и высохла, но он решил, что еще какое-то время продержится, и, порывшись в старых ящиках и в куче инструментов, нашел насос от велосипеда, и прикрутил его к клапану шины, и начал подкачивать. Шина с краю спускала, но он попросил мальчика зажать пальцем это место, и тогда у них получилось кое-как ее надуть. После этого он отсоединил шланг, поставил тачку на пол и прокатил вперед-назад, проверяя. А потом выкатил на улицу, под дождь, чтобы ее промыло. Еще через два дня, когда они наконец двинулись дальше, погода наладилась, и они спускались по размокшей дороге, толкая тачку с новыми одеялами и банками с консервированными овощами, упакованными в запасную одежду. Отец отыскал для себя пару рабочих бутсов, для мальчика — голубые кеды, набил их тряпками, чтоб не спадали; у обоих теперь чистые маски. Дошли до вершины холма, оттуда пришлось вернуться назад и забрать тележку; повезло, что идти было недалеко, меньше мили. Мальчик шагал рядом, одной рукой держась за край тележки:

— Пап, мы молодцы, правда?

— Да, неплохо управились.

Еды у них было много, но ведь до побережья еще идти и идти. Понимал, что надеяться особо не на что. Глупо ждать просвета, тогда как мир вокруг день ото дня становится только мрачнее. Однажды в магазине видеотехники подобрал фотометр. Думал найти к нему батарейки, долго таскал с собой, но так и не нашел. По ночам, просыпаясь от удушливого кашля, садился и вытягивал над головой руку — навстречу темноте. Как человек, очнувшийся в могиле. Как эксгумированные останки в воспоминаниях из его детства, извлеченные на свет, чтобы освободить место для хайвея. Много народу умерло во время эпидемии холеры, и все были в спешке захоронены в деревянных гробах. Гнилые, разваливающиеся ящики. Мертвецы, лежащие на боку, колени подогнуты, некоторые — вниз лицом. Тусклые зеленоватые медяки выпали из глазниц на прогнившие, в пятнах, днища.

В маленьком городке набрели на продуктовый магазин с чучелом оленьей головы на стене. Мальчик долго-долго ее рассматривал. На полу валялись осколки стекла, и отец велел ему ждать у входной двери, пока сам раскидывал ногами мусор в проходах. Пусто. Перед магазином — две бензозаправочные колонки. Уселись на асфальт и на веревочке опустили маленькую железную банку в резервуар в земле, вытащили и вылили примерно стакан бензина в пластмассовую бутыль и опустили опять. Для веса привязали к банке короткий кусок трубы и ползали на коленках добрый час, пока не заполнили бутыль доверху. Наверное, похожи были на обезьян, ковыряющихся соломинками в муравейнике. Потом закрутили пробку, поставили бутыль на нижнюю решетку тележки и пошли дальше.

Долгие дни. Открытое пространство, только пепел летит по дороге. По вечерам мальчик сидел у костра с кусками карты, разложил их на коленях. Наизусть выучил названия городов и речушек и каждый день отмечал, сколько они прошли.

Ограничивали себя в еде. Продукты на исходе. Мальчик стоял посреди дороги, держа карту. Вслушивались. Тишина. С восточной стороны по-прежнему тянулось пустое пространство, но воздух стал другим. А потом за поворотом дороги… И они остановились и откинули капюшоны курток, и соленый ветер трепал им волосы. Далеко внизу расстилался серый пляж с накатывающими на берег унылыми серебристыми волнами, и слышен был отдаленный звук прибоя. Словно скорбный крик чужого моря, бьющегося о берега никому не известного мира. Вдали, посреди морской глади — полузатопленный танкер, а за ним — ширь холодного океана. Тяжело вздымается, будто перекатывается бочка шлака, еще дальше — серая дымная полоса. Глянул на сына. Гримаса разочарования на лице.

— Прости, видишь, он даже совсем не синий оказался.

— Ничего.