Дорога

Чтобы отжать куртки, обернул их вокруг ствола невысокого деревца и туго закрутил: сначала одну, потом другую. Заставил мальчика раздеться догола, укутал его в одеяло и, пока тот трясся от холода, постарался как можно тщательнее выжать воду из его одежды. То же самое проделал со своей. Клочок земли, на котором они спали, был сухой. Там и уселись, завернувшись в одеяла, и позавтракали яблоками и водой. Вскоре опять зашагали по дороге: согнувшись, с надвинутыми на лица капюшонами, дрожа от холода в своем тряпье – вылитые нищенствующие монахи в поисках подаяния.

К вечеру просохли. Попробовал определить их местонахождение на карте, но совсем запутался. На закате, стоя на взгорке, пытался сориентироваться на местности. Спустились с холма, и пошли по узкой проселочной дороге, и вышли к мосту над сухим ручьем, и сползли по откосу, и залезли под мост. Мальчик спросил:

– Разведем костер?

– У нас нет зажигалки.

Мальчик отвернулся.

– Прости. Я ее выронил. Не хотел тебе говорить.

– Ничего.

– Я найду кремень. Уже начал искать. К тому же у нас сохранилась бутылочка бензина.

– Хорошо, хорошо.

– Ты очень замерз?

– Нет, не очень.

Мальчик лежал, положив голову ему на колени. Через некоторое время:

– Они хотят тех людей убить, правда?

– Да.

– Почему они так делают?

– Не знаю.

– Собираются их съесть?

– Не знаю.

– Они ведь их съедят, я прав?

– Да.

– Мы не могли им помочь, потому что и нас бы тоже съели. Так?

– Да.

– Поэтому-то мы им не помогли.

– Правильно.

– Ну хорошо.

Проходили через городишки, в которых рекламные щиты надрывались, предупреждая об опасности. Щиты замазаны тонким слоем краски, чтобы можно было заново на них писать. Сквозь краску проступает текст старой рекламы исчезнувших без следа вещей. Сидели на обочине и приканчивали последние яблоки.

– Что с тобой?

– Ничего.

– Мы обязательно найдем что поесть. Всегда находили и теперь найдем.

Мальчик ничего не сказал. Отец внимательно на него смотрел.

– Тебя ведь не это беспокоит?

– Да ладно…

– Скажи мне.

Мальчик отвернулся, смотрел на дорогу.

– Я хочу, чтобы ты мне сказал. Не бойся.

Сын отрицательно помотал головой.

– Посмотри на меня.

Мальчик повернулся. Видно, что плакал.

– Скажи мне, пожалуйста.

– Мы ведь никого не съедим, правда?

– Нет, конечно нет.

– Даже если будем умирать с голоду?

– Мы и сейчас голодаем.

– А ты говорил, что нет.

– Я говорил, что мы еще не умираем. А что не голодаем, я не говорил.

– Все равно мы никого не будем есть.

– Не будем.

– Ни за что.

– Ни за что.

– Потому что мы хорошие.

– Да.

– И еще мы несем огонь.

– Именно так.

– Ну хорошо.

В канаве нашел куски кремня, а может, сланца, но оказалось, что проще высечь искры, ударяя плоскогубцами по валуну, только рядом на земле надо заранее сложить кучку пропитанных бензином щепок. Пролетели два дня. Еще три. По-настоящему голодали. Разграбленная, истерзанная местность. Все растащено. Все, до последней крошки. Студеными ночами темно, как в гробу; предрассветная тишина звенит в ушах, хоть вешайся. Как утро перед битвой. У мальчика кожа на лице давно приобрела восковой оттенок и просвечивает. Огромные задумчивые глаза делают его похожим на инопланетянина.

Понимал, что смерть не за горами. Пора искать место для укрытия, где бы их никто не нашел. Бывали моменты, когда он, сидя рядом со спящим сыном, начинал безудержно рыдать. Смерть его не пугала. Не знал, отчего плакал. Может, от мыслей о красоте. Или о доброте. Про которые давно забыл думать. Остановились в мрачном лесу, и процедили воду из лужи, и пили. Во сне привиделось, что мальчик лежит на специальной доске, на которую в прежние времена зимой клали умерших. Проснулся в холодном поту. В свете дня он легко мог справиться с этими страхами, но вот по ночам… Больше не засыпал, опасаясь, что этот ужасный сон повторится.

Прочесывали пепелища домов. А ведь раньше их избегали. В подвале среди мусора и ржавых отопительных труб покачивается в черной воде труп. Наполовину сгоревшая гостиная. Разбухшие от воды доски отошли от стен и выгибаются горбом. Пропитанные водой книги на полке. Вытащил одну, полистал, поставил обратно. Сырость. Гниль. В ящике нашел свечку. Не зажечь – нечем. Но положил свечку в карман. Вышел из развалин в сером полумраке, остановился, вдруг ясно осознал суть этого мира: неумолимое холодное движение планеты; Земля погибла, не оставив наследников; безжалостная темнота; слепые псы Солнца в вечном движении; гнетущая черная пустота Вселенной. И где-то там они – два загнанных зверя, дрожащие, как лисы в укрытии. Жизнь взаймы: время – в долг, мир – тоже, даже глаза, чтобы ужасаться и лить слезы, и те в долг.

На окраине небольшого городка уселись в кабине грузовика, отдыхали, смотрели сквозь промытое недавними дождями стекло. Сами серые от пепла. Измученные. На обочине торчал еще один щит с предупреждением о смертельной опасности. Выцветшие от времени буквы. Он чуть не рассмеялся.

– Прочел?

– Да.

– Не бери в голову. Никого здесь нет.

– Умерли?

– Скорее всего.

– Жаль, что с нами нет того маленького мальчика.

– Пошли дальше.