Дорога без привалов

Ему приятно было вспоминать об этом. Приятно, что он в соревновании с молодыми не ударил в грязь лицом, приятно, что сын оказался таким умелым и прытким, приятно, что род дружининский в славе.

— Почетом нас не обошли. Мы с сыном — люди принятые. В горкоме ли, у директора — всюду руку пожмут, про здоровье спросят и заботу оказывают. Дров прислать или что, на курорт отправить — отказа не бывает.

Семен Семенович, когда мы познакомились, уже получал, конечно, пенсию, и не простую — персональную, но трудиться на заводе продолжал: «Дома хуже кости ломит». Естественно, работу ему дали полегче — сторожем, именовали вахтером. На завод приходил он задолго до своей смены и, конечно, обязательно заглядывал в цех. У печей командовал сын. Отец со своими советами не лез — так, постоит, посмотрит на родные печи, подышит жарким горьковатым воздухом и идет на свою стариковскую вахту — работать, вспоминать.

Любовно показывал он мне свой орден Трудового Красного Знамени, именные часы от незабываемого Орджоникидзе, многочисленные Почетные грамоты, даже от американских рабочих, — все это бережно хранилось у старика, все волновало его и радовало безмерно. Он больше не вспоминал о тягостных кабальных днях дореволюционной поры и несколько раз повторял одну и ту же горделивую, видимо, выношенную в сердце фразу:

— Принятые мы люди, одним словом, принятые…

Другой из старой гвардии, несколько иного склада, был мастер прокатного цеха Терентий Зотеевич Лапин. Он провел у прокатных клетей более полувека, начинал в 1897 году. Обращало на себя внимание его лицо — словно литое из меди, загорелое, твердое, неподвижное. И широкие усы сковывали губы — улыбки не дождешься. Взгляд был внимательный, настороженный: старик плохо слышал. Грохот валков и сутунки «забил» уши. Говорил он не торопясь, выбирая слова нужные, наиболее точные.

— Дикая у нас была работа, крутая. А бестолковая. Машины вода крутила. От бога зависели. Нынче дождя не просим. Электричество. Даем за смену железа целый состав! А тогда для такого неделю надо было пот лить. Все изменилось. Если бы вырыть из могилы старого прокатчика, глазам бы своим человек не поверил.

О прошлом Терентий Зотеевич рассказывал очень скупо, о современности — с большой охотой. Говорил о своих дочерях-инженерах, об учениках-вальцовщиках.

— Молодежь теперь отменно против прежней отличается. Очень развитая.

Они все, все эти старики, говорили о молодежи охотно и с удовлетворением.

— Очень хорошо пацаны дело правят, — говорил Семен Семенович Дружинин. — Нашей они закалки. Из одного с нами теста. А вот закваска у них другая — подобротнее.

А Василий Михеевич Бушин, работавший на заводе с 1908 года и прошедший путь от монтера до начальника электроремонтного цеха, в одной из наших бесед обронил как-то невзначай:

— На молодежь-то вся наша надежда…

И понятно было, почему так пристально присматриваются эти старики к молодым ребятам, почему не только присматриваются, но и вмешиваются в их дела — по-хозяйски, по-дедовски.

У этих людей жизнь была разделена на две половины: до Октябрьской революции и — после. И тут, и там труд. Но в первой половине тьма унижения, несправедливость, а во второй — свет, радость хозяйствования и творчества, заслуженный почет. Они не по учебникам, не по книгам знали, что дала рабочему Советская власть, и потому хотели всемерного укрепления ее во всем: от порядков на производстве до семейного уклада, от улучшения работы мартенов до пуговиц на шинели ученика ремесленного училища. Гордясь, и по праву, своей честно прожитой жизнью, трудом, безраздельно отданным заводу, они хотели, чтобы также честно, но красивей и полнокровней прожили свою жизнь их внуки. Они хотели, чтобы хлопцы еще больше, еще сердечней ценили то, что дано им Советской властью, что завоевано вот этими натруженными стариковскими руками. Той, старой, проклятой жизни ребята не видели. А людям, познавшим ночь, легче оценить радости дня, и старики рассказывали молодым о прошлом.

На заводе, примерно за год до наших встреч, был создан совет старейших рабочих. В него вошли: Семен Семенович Дружинин, Терентий Зотеевич Лапин, Василий Михеевич Бушин, литейщик Петр Николаевич Грачев (о нем я специально расскажу ниже), обер-мастер домен Семен Иванович Терентьев, Владимир Никитович Криворучкин и другие — всего пятнадцать человек. Председателем избрали В. М. Бушина.

Я присутствовал на одном из «выездных» заседаний совета старейшин, как именовали его на заводе.

Только что отстроили и «запустили» заводской Дом молодежи. Массивное светлое здание высилось рядом с заводом, у подножия горы Высокой. Это было общежитие для молодых рабочих.

Старейшины решили познакомиться с ним. Сопровождал их заместитель директора завода по быту, сам бывший рабочий, отдавший заводу четыре десятка лет жизни, Александр Степанович Долженков. Он водил товарищей по зданию и пояснял: