Дорога без возврата - 3

Можно и вилку, — милостиво согласился, увидев, как Таня в растерянности смотрит по ящикам. Давай что осталось. Она торопливо вывалила остатки картошки с большой сковородки на тарелку и поставила перед мной.

— Молодец, — похвалил ее. — Будет от тебя польза. Судя по твоему присутствию тут, желание получить Большое Приключение не пропало? — Она молча посмотрела мне в глаза с вызовом. — Твое дело, — согласился я. — Приступаю к нещадной эксплуатации. Вот, — доставая из кармана смятую газету, порадовал ее. — Садишься на телефон и начинаешь обзванивать эти объявления, что я подчеркнул.

Требуется трехкомнатная квартира, чтобы не сидеть на головах друг у друга. Центр не нужен, зато нужен хоть минимум мебели и подключение к Интернету. Телефон должен быть. Выступаешь за главного квартиросъемщика, сейчас все равно ничего лучше не придумаем.

Я так быстренько просмотрел, можешь еще раз внимательно изучить, вполне мог что-то подходящее пропустить. Ищем в ближайшем Подмосковье — Люберцы, Мытищи, Одинцово и тому подобное, можно и за 15 тысяч в месяц снять квартиру с мебелью-техникой. Я не сноб, чтобы снимать хату напротив Кремля, и все-таки неприятно напрягают эти цены. Что интересно кушают квартиросъемщики, после того как заплатят за аренду? Газеты утверждают, что средняя зарплата в России 25 тысяч рублей. Врут, — убежденно сказал я. — Зачем в Москве работать? Сдай квартиру за 40 тысяч и отдыхай на даче.

Вот смотри, — показывая на объявление, пожаловался ей. — Ул. Металлургов. Шестиэтажка. Сталинка. Кухня 10 кв. м, комнаты 20\15\20.Холл 12 кв. м. Мебель. 2-х камерный холодильник, стиралка автомат. На полу ламинат. На длительный срок. 40 тысяч в месяц. Что такое ламинит понятия не имею, но я пока не миллионер.

Или вот еще. Ул. Богданова. Новостройка. Шестнадцатиэтажка. Комнаты все изолированные 22\18\14.Кухня 13 кв.м. 2 застеклённые лоджии. Мебель. 35 тысяч в месяц. И везде тоже самое 35-40 тысяч рублей. А центр вообще от 150 до 200 тысяч в месяц для бедных приезжих. Правильно песню исполняют: «Дорогая моя столица, золотая моя Москва». Кому дорогая, а кому и золотая. Я бы вообще в деревню уехал, но там все друг про друга всегда знают, а нам это ни к чему. В городе лучше, всем пофиг чем занимаешься.

— А платить чем? — спросила Таня.

— А! Эти ваши сине-зеленые бумажки с памятником Ярославу Мудрому и часовней Казанской Богоматери.

Я отодвинул тарелки и начал небрежно вынимать из карманов пухлые пачки тысячерублевок и выкладывать на стол.

Разлохмаченные они потому, что я старательно проверял несколько штук из пачки на свет. Есть там водяные знаки или нет. В ломбарде на меня смотрели изумленно. А что делать, если я в первый раз вижу бумажные деньги? Пусть лучше смотрят как на дурака, чем потом окажется, что я и есть он самый, взявший фальшивки. — Раз, два, — выкладывая, считал я, — три, четыре. Всего триста шестьдесят тысяч, не считая того, что я оставил себе на мелкие расходы.

— Ты уже успел кого-то ограбить? — изумилась она.

Рафик хохотнул.

— Почему меня все подозревают в разных неприличных вещах, — старательно «обиделся» я.

— На себя посмотри со стороны, — посоветовал Рафик, — с такими габаритами и мордой только сидеть в офисе и рекламой заниматься. Непременно есть у тебя страшный зверь байк и масса татуировок на теле под кожаной курткой. Да и не рассказывай сказки про свою добропорядочность и любовь к закону, уж я-то знаю.

— По нашим законам украсть коней в дальнем походе, не воровство, а подвиг, — не согласился я. — А больше ты ничего знать не можешь. При тебе я никого не грабил. Все остальное добыто тяжким трудом в честном противостоянии с врагами. Рассказы за бутылкой имеют ценность такую же, как у вас, рейдеров, в кабаке, после возвращения. «Там где мы были страшные ужасы». Стоит на развилке дорог камень и на нем написано таинственными письменами, которые никто прочесть не способен: «Куда ни пойдешь, налево, направо или прямо — однохренственно пипец придет». Тьфу! Никому верить нельзя, когда про подвиги рассказывают. Как раз когда сделаешь что-нибудь такое, что рассказать можно, совершенно не хочется. Ничего приятного и иногда настолько противно, что лучше бы не было.

Нет, — ответил я Тане, — просто продал одну вещичку. Даже не продал, заложил. Надо не потерять адрес этого алкаша, а то вдруг придется выкупать и для отчета. А, — с облегчением сказал, доставая квитанцию из кармана, — нашел. А то я уже не помнил, куда засунул. Пришлось за помощь проставляться, а после второй я обычно бумажки просто выкидываю. Ненавижу эти бумажные дела. В папочку положи, дырку пробей, подшей. Хорошо, что у меня собственный бухгалтер имеется. Впрочем, начальству всегда хорошо, удивленно поднимаешь брови и спрашиваешь с изумлением в голосе: «Как? Ты до сих пор не сделал?».

Рафик хохотнул. Как я общаюсь со своими родственничками, он прекрасно знает. Не так уж и часто я устраиваю разнос, пересаливать тоже нельзя, если не хочешь, чтобы бегали за разрешением на каждый чих.