Дорога через хаос

ГЕНРИХ. Молчи, сейчас поздно говорить об этом.

ГИЛЬОМ. Говорил! Я говорил, что не надо было отпускать Питу! Я говорил!

ГЕНРИХ. Молчи, свинья, или я задушу тебя! Надо ехать в Париж. К Сен-Полю. Он теперь папский нунций. Надежда только на него… Встань, свинья! Надо ехать в Париж.

ГИЛЬОМ. В Париж… Да-да… В Париж!

Явление 2

Париж. Вечер. Белый месяц на сиреневом небе. У городской стены (места прогулок буржуа) — Буассон и его жена.

ЖЕНА. Давай с тобой посидим еще немного. Мне что-то тревожно на душе. Такой месяц…

БУАССОН. Тебе не будет холодно?

ЖЕНА. Нет, что ты. Кто-то едет…

Подъезжают два всадника: Гильом и Генрих.

ГИЛЬОМ. Как ты думаешь, успеем мы проехать?

ГЕНРИХ. Наверно, ворота еще не закрывали. Да вот, спроси у этого малого.

ГИЛЬОМ. Любезный… Проеду я в городские ворота?

ПРОХОЖИЙ. Толстоват, правда… Хотя телега с сеном проезжает, проедешь и ты.

ГИЛЬОМ. Вот тебе новые порядки.

Проезжают.

ЖЕНА. Почему ты прячешься в тень? Кто эти люди?

БУАССОН. Я их знал когда-то. Это Гильом и Генрих д'Арманьяк.

ЖЕНА. Тот самый Арманьяк?

БУАССОН. Нет, его сын. Король отнял у него титул. Вероятно, приехал хлопотать. Да, когда-то я был знаком с этими беспутными. Они завлекали меня в свои сети, но я устоял, а вот Франсуа Вийон не устоял и погиб.

ЖЕНА. Этот твой Вийон… Ты так часто о нем говоришь… Кто он такой?

БУАССОН. Это поэт… Может быть, даже великий поэт… Нет, не великий, конечно. Великий поэт не может быть несдержан. А бедный Франсуа был несдержан. Он был очень несдержан.

ЖЕНА. Почему — был?

БУАССОН. Он бесследно пропал много лет назад, когда его изгнали из Парижа… Дело в том, что его секли на Гревской площади…

ЖЕНА. Какой ужас! Он совершил преступленье?

БУАССОН. Вероятно, да… во всяком случае, он с компанией этих щеголей — Гильома, Генриха и других — совершал различные бесчинства.

ЖЕНА. А их тоже секли?

БУАССОН. Нет, что ты! Наоборот… Они-то и добились этого приговора.

ЖЕНА. Не понимаю.

БУАССОН. Мы тоже не поняли ничего… Но Франсуа навсегда опорочен и не может быть принят в обществе.

ЖЕНА. А потом что было с ним?

БУАССОН. Потом доходили о нем самые противоречивые слухи. То говорили, что он победил на турнире поэтов и великий поэт герцог Карл Орлеанский сам увенчал его лавровым венком. То говорили, что видели его поющим в трактирах за кусок хлеба.

ЖЕНА. Это невозможно! Одно исключает другое.

БУАССОН. Это так. Впрочем, кто его знает. Мне его жаль. Он человек одаренный. Его стихи таковы, что от них сжимается сердце… К сожалению, я не могу тебе их прочесть. Они полны грубостей и неприличий.

ЖЕНА. Как могут быть хорошие стихи грубы и неприличны?

БУАССОН. Ты не понимаешь, дорогая: он просто человек крайностей. Он увлекается мыслью или чувством и теряет самообладанье. А самое главное в жизни — это чувство меры, самообладанье. Но у него есть прелестные вещи. Ах, сколько раз я плакал над его стихами.

ЖЕНА. Мне кажется, ты преувеличиваешь его достоинство. Ты скромен, это в тебе привлекает. Но нужно же знать себе цену.

БУАССОН. Дорогая, мне пришлось пройти путь тяжелых лишений и страданий, и жизнь научила меня скромности.

ЖЕНА. Бедный ты мой!

БУАССОН. Да, я работал, не разгибаясь. Я гнул спину в канцелярии суда, а он предпочитал отмахиваться от всего. И вот теперь, достигнув положения и оглядываясь назад, я вижу, что прав был я, а не Франсуа.

ЖЕНА. Милый.

БУАССОН. Он хотел легких успехов, он не хотел трудиться. Я помню, когда я его предостерегал от знакомства со щеголями, он мне сказал, что не хочет давить, прости меня, клопов в городской ратуше. И вот теперь, кто он и кто я? Он пропал без следа и известности, а я скоро стану председателем парижского суда. У меня прелестная жена, я полон сил и собираюсь еще много лет послужить моему королю и тебе.

ЖЕНА. Милый…

БУАССОН. Постой… Т-с-с…

ЖЕНА. Что с тобой?

БУАССОН. Молчи…

На стену на фоне неба взбираются два человека. Один силуэт среднего роста. Другой повыше и тощий. Они разваливаются, задирая ноги. Это Франсуа и Жак. Знакомые голоса…

ФРАНСУА. Ф-фух…

ЖАК. Посмотрите на этого долговязого.

ФРАНСУА. Да, я долговязый. Я молодец. Хочешь, я воспою себя? «Он пришел долговязый и сел на стену Парижа. Он задирает длинные ноги и смотрит на них при свете луны. Он вытягивает сжатые руки, и пальцы его хрустят. (Зевает.) Он смотрит на мир и зевает…»

ЖАК. Молчи, дьявол.

ФРАНСУА. Вот Париж… Я снова пришел к тебе, Париж. Большие черные птицы летят под луной в синем небе. Я пришел, и голова моя в снегу. Колпак мой драный, перо сломано и плечи покрыты пылью. Здравствуй, Париж.

Буассон, сняв шляпу, делает шаг к стене с фигурами и кланяется.

ЖАК. Ты так ждал встречи с городом. Откройся ему. Объяви свое имя. Видишь, тебя приветствуют толпы? Ну чего ты ждешь? Откройся.