Дорога через миры (сборник фантастических рассказов)

Переложив Гульнару в корзину с крышкой, он подхватил заранее сложенный рюкзак и направился к выходу. На дворе стояла весенняя ночь. Звёзды крупными алмазами усеяли небо, хотелось дышать полной грудью, и совершенно не хотелось уходить.

Из темноты вынырнула тёмная фигура в плаще. Свет качнувшегося фонаря выхватил до жути знакомое лицо. Пересмешник усмехнулся: это самое лицо он брил по утрам, оно подмигивало ему из зеркал долгих три года.

А теперь оно будет подмигивать его заместителю.

— Ну как? Рад? — спросило собственное лицо чуть хрипловатым голосом.

И подмигнуло.

— Да как сказать? — пожал плечами Пересмешник. — Привык я уже здесь. И домой охота, но и здесь друзья появились. Интернет-соединения установили?

— Угу. Сможешь связываться, не выходя из дома. Давно было пора тебя забрать, дипломатический корпус службу безопасности на уши ставит, твоего доклада ждут. Я здесь за три дня всё сверну. Обеспечу легенду: может, ещё понадобишься.

— Ничего, я теперь знаю, как всё провернуть. До встречи.

Два одинаковых лица подмигнули друг другу и рассмеялись.

Пересмешник проводил взглядом фигуру в пальто и поспешил дальше. Март выдался холодный, а до космошлюпки надо идти почти километр.

Всё-таки зря волнуется служба безопасности. Контакт он провести сумеет.

Младшие братья — земляне — не такие уж и дети.

Лидия Рыбакова. Луканькин хвост

Давно было. В детстве.

Когда в доме что-нибудь по мелочи терялось — а случалось такое нередко: дом был открытый, шумный и несколько перенаселённый! — бабушка откладывала в сторону вечное вязание, поднимала очки на лоб, и самым ласковым, просительным тоном говорила:

— Луканька, Луканюшка! Взял, повалял, пора и честь знать. Ты поиграй-поиграй, да и обратно отдай!

И мама тут поддакивала, хотя душевное согласие приключалось между главными женщинами нашей семьи нечасто:

— Луканька хвостом прикрыл. Вернёт, куда денется!

И когда вещица непременно, через несколько дней или недель, отыскивалась где-нибудь в не совсем привычном уголке квартиры — обе радостно вздыхали:

— Ну, я ж говорила!

Мы же, с братом Серёнькой, старше меня на годок, не переставали гадать: что же это за такой-этакий Луканька, и какой-такой у него хвост? Весь вечер, бывало, обсуждаем, пока не заснём.

Спрашивали, конечно, у взрослых. Но отец вечно пропадал на работе, мама отмахивалась, бабушка ограничивалась тем, что напускала таинственный вид, а дед твёрдо и начальственно сообщал, что ответственно, мол, заявляет: нет в нашей квартире ни единого Луканьки, и не было сроду. Мы есть! Соседи есть! Даже кот соседский, пакостливый рыжий Борман — и тот есть! А вот Луканек нету, и в ЖЭКе они не числятся.

Спрашивали мы и во дворе, у ребятишек — товарищей по играм, даже у продавщицы, торгующей молоком из бочки, здоровенной тёти Маши по прозвищу «бульдозер», но никто — ничего. Как языки проглотили!

Так что нам с Серёней оставалось только самим искать и надеяться.

Что только мы не делали. Бусы по полу рассыпали. Карандаши под столом раскладывали. Исчезало! Но поймать неуловимого Луканьку не удавалось. Не иначе, как он всё находил и прятал, пока мы пребывали в детском саду.

Там, кстати, мы спрашивали тоже. У воспитательниц и нянечек. Но опять же — бестолку.

Однажды во время общей игры одна из девочек — не помню даже, как её звали, только и осталось от образа, что была беленькая и всегда красовалась большим красным бантом на стриженой кудрявой голове — вдруг легла на пол и говорит:

— Живот у меня чешется! И голова болит! Не буду играть!

Все засмеялись и стали кричать:

— Уже прошло, вставай! Мы тебя полечили!

Но она заплакала и не встала. И кто-то побежал за воспитательницей.

Та пришла, посмотрела, ахнула… потом всем поставили градусники, а вечером нашим родителям объявили: в группе карантин. Ветрянка!

Мы с Серёжей заболели тоже. Он ничего, бегал даже, когда мама не видела. У нас с этим просто было: квартира сталинского дома обширная, по коридору мы с соседскими детишками иногда вместе на велосипедах раскатывали, — так что, когда мама отправлялась на кухню, то чем мы там, в детской, занимаемся, она могла только догадываться. А у меня температура поднялась такая, что белый потолок временами казался то красным, то чёрным. И стенки комнаты качались. К счастью, сон одолевал, плотный, без сновидений. После него голова хоть и болела, а всё ж таки было как-то несколько полегче, и сил прибавлялось. Но в себя я приходила ненадолго и неожиданно. Так что рядом чаще всего никого не оказывалось.

Никого — из своих.