Дорога через ночь

- Устругов? Что может сделать Устругов? В воду только угодит...

- Он великолепный сапер... и побывал уже под столькими мостами, сколько мы с вами в жизни не видели, и он...

Вспыхнувшая на насыпи перестрелка прервала меня. Мотнув головой в ту сторону, я не мог удержаться от радостного восклицания:

- Молодец, Егор!

В схватке, где решала неожиданность, была дорога каждая секунда. Я взметнулся на ноги и, сделав несколько прыжков, начал стоя стрелять по охранникам. Разбившись на две группы, они ожесточенно палили по обе стороны насыпи, целясь под мост. Рядом вырос Стажинский, вскоре присоединились другие.

Два эсэсовца, лежавшие к нам боком, выронили автоматы и плотно улеглись на снег, будто собирались отдохнуть. Третий попытался повернуться в нашу сторону, но тут же завалился на бок, потом на спину. Молодой охранник, виляя задом и пятясь, пополз от моста. Подгоняемый страхом, он вскочил и побежал. Пойманный пулей, рухнул в кювет с такой силой, что скрылся в снегу из виду.

Стрельба прекратилась. Из-под моста выскочили Георгий и Федунов. Держа автоматы наготове, они ногами поворачивали лежавших ничком охранников, чтобы убедиться, не притворяются ли. Устругов с такой внимательностью рассматривал их, что я спросил, кого ищет.

- Гробокопателя, - глухо и злобно ответил он. - Гробокопателя... Утром там, в лагере, он ставил нас в колонну... Мне показалось, что бандюга в хвосте конвоя идет.

- Нет, Гробокопатель в лагере остался, - сказал подошедший к нам Стажинский. - Я видел его рядом с Дрюкашкой, когда ворота закрывали.

Устругов пнул ожесточенно ногой мертвого охранника и погрозил кулаком в сторону лагеря:

- Я до тебя и там доберусь, громила! Доберусь, подстерегу... У живого руки лопатой отрублю...

Он вскинул автомат на плечо, готовясь идти назад, к лагерю. Я остановил его, сказав, что у нас нет времени для личной мести. Устругов удивленно и сердито посмотрел на меня, послал было к черту, но вернуться к лагерю все же не осмелился.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Тогда нам, конечно, было не до Гробокопателя: мы только что вырвались на свободу и ею следовало воспользоваться прежде всего для того, чтобы убежать подальше от концлагеря. Но затем в Бельгии мы охотились за ним и отправили на тот свет несколько охранников, похожих на него. После войны я поехал в Германию, чтобы разыскать преступника. Поиски ничего не дали: Гробокопатель исчез. И лишь тринадцать лет спустя повстречался вдруг с ним в нью-йоркском ресторане.

Зибертхоф не испугался нас, да и чего ему было бояться? У него были здесь сильные покровители. Однако до конца обеда мы больше не видели его. Нам ничего не оставалось, как только расплатиться и уйти: перерыв заседаний Генеральной Ассамблеи ООН, на которое спешил Стажинский, кончался.

После охлажденного воздуха ресторана на улице было особенно жарко и душно. Подобно огромному голубому рефлектору, небо посылало на асфальт и камень большого города изнуряющий жар южного солнца. Бетонно-стеклянные коробки домов, громоздившиеся вокруг, не укрывали от него. Казалось, они сами излучали сверкающую жару, и на них больно было смотреть. Раскаленный блеск отбрасывали и автомобили, которые катились мимо беспрерывно и густо, как отара овец по деревенскому проулку. Палимые солнцем, ослепляемые сверканием стекла и металла, пешеходы жались к стенам, в узкую бледную тень нью-йоркского полдня.

Мы невольно задержались под мелким козырьком ресторанного крыльца и осмотрелись по сторонам, как осматриваются люди, не решающиеся шагнуть прямо под проливной дождь. Стажинский, достав большой пестрый платок и собрав в мягкий комок, пошлепал по щекам и лбу, на которых уже блестели крупные капли пота.

- Ну и жарища!

- Жарища, - поддержал я.

Казимир повернулся ко мне.

- Ты туда же? В ООН?

- Да, туда же, в ООН.

Он нахлобучил шляпу, как забрало, на глаза и двинулся вдоль раскаленной стены. Следуя один за другим, мы молча добрались до Сорок второй улицы. Тень тут была плотнее, шире, и мы могли идти рядом, хотя торопливый людской поток часто разъединял нас. То протискивался между нами решительный мужлан, то врезывалась разгоряченная, с обнаженными красными плечами и руками дама или девушка в легком платьице. Бесцеремонно толкаясь, они бросали на нас негодующие взгляды. Мой спутник поймал меня за локоть и притянул к себе.

- Если не секрет, что ты поделываешь в этой говорильне?

Он сделал такой сильный упор на "ты", точно и представить не мог, какое занятие нашел я в Организации Объединенных Наций.

- Слушаю, что тут говорят, и рассказываю тем, кто не может сам услышать.

- Значит, ты журналист?

На частоколе флагштоков, вытянувшемся перед 38-этажным зданием ООН, безжизненно висели в неподвижном воздухе восемьдесят флагов. Национальные символы 80 стран - красные и голубые, зеленые и желтые, двухцветные и трехцветные, с простыми знаками и сложными рисунками, с крестами и звездами, с птицами и зверями - покорились зною и духоте Нью-Йорка. Вид их, несмотря на пестроту, был однообразно уныл.

Стажинский указал на флаги, усмехнувшись.