Дорога длиною в жизнь

Вероятно, мы оба вспомнили, как темной осенней ночью плыла по Волге баржа, буксируемая катером. Впереди лежал город, содрогавшийся от взрывов. В реке отражались огни пожаров на высоком берегу Баррикад. А в трюме баржи, по которой из гаубиц и минометов били фашисты, наши бойцы затянули ту же песню, что звучала сейчас над Верхней Ахтубой:

Есть на Волге утес...

15 октября 1942 года, переправившись через Волгу, мы вели первый бой на Баррикадах за пядь родной земли, названную потом остров Людникова. А через двадцать пять лет, 15 октября 1967 года, на открытии памятника-ансамбля героям Сталинградской битвы генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев в своей речи сказал:

Мы говорим Дом Павлова - и перед нашим мысленным взором возникают сотни домов, ставших настоящими крепостями, неприступными для фашистов.

Мы говорим остров Людникова - и вспоминаем десятки других островков сталинградской земли, в самые критические дни удержанные мужеством наших солдат и офицеров.

Мужество и героизм советских воинов, сражавшихся на Волге, принесли нашей стране победу, восхитившую мир.

Но до окончательного разгрома фашизма было еще далеко. Предстояли жестокие бои.

Идем на запад

Крах цитадели

Во второй половине февраля 1943 года 70-я гвардейская стрелковая дивизия выгрузилась из вагонов в районе станции Сухиничи. Я поехал представиться командующему 16-й армией Западного фронта генерал-лейтенанту И. X. Баграмяну{14}.

Иван Христофорович Баграмян принял меня очень тепло, долго расспрашивал о битве на Волге. Порадовавшись боевым успехам нашей дивизии, он очень огорчился, узнав, что в его распоряжение мы прибыли в весьма малочисленном составе, да еще со скудным вооружением. Командующего армией нетрудно было понять: ему требовалась полноценная воинская часть, а не флажок на карте.

Но недолго находились мы в составе 16-й армии. Не прошло и двух месяцев, как 70-ю гвардейскую передали Центральному фронту, которым тогда командовал генерал армии К. К. Рокоссовский{15}.

Мы снова погрузились в вагоны, доехали до Курска, а оттуда походным маршем двинулись в район сосредоточения.

Май подходил к концу. Советские разведывательные органы уже располагали сведениями о намерении Гитлера начать под Курском большое наступление. По всем данным, летняя кампания обещала быть жаркой. Меня срочно вызвали к командующему фронтом, и я ошибся, полагая, что вызов касался всех командиров дивизии.

После того как генерал армии внимательно выслушал мой доклад о боевой подготовке дивизии, начался непринужденный разговор. Мы вспомнили первые тяжкие дни войны и нашу встречу на реке Случь, где у переправы сошлись мехкорпус К. К. Рокоссовского и два стрелковых корпуса - наш 31-й и 15-й И. И. Федюнинского.

- Значит, не забыли пятнадцатый корпус? - спросил Рокоссовский. - Тем лучше. Военный совет фронта считает, что вы, Иван Ильич, справитесь с обязанностями командира этого корпуса. Он будет действовать теперь на нашем фронте в составе Тринадцатой армии генерал-лейтенанта Пухова.

Человек я не суеверный. Цифра 13 меня не смутила. Поблагодарив Константина Константиновича за доверие, искренне признался, что нелегко мне будет расстаться с дорогой сердцу дивизией.

Через несколько дней представление фронта было утверждено Наркоматом обороны. Мне приказали выехать в Москву, чтобы принять управление корпусом.

Вот и настал час прощания с гвардейцами. Тогда я еще не знал, что 70-я гвардейская Краснознаменная окажется в соседнем гвардейском корпусе той же 13-й армии. Нас ждали одна великая битва под Курском и одна дорога наступления - через три реки на запад. Слава первых героев Днепра тоже пришла одновременно.

- Граждане, воздушная тревога! Граждане, воздушная тревога!

Голос диктора разбудил меня в номере московской гостиницы ЦДКА.

- Гражданин, спускайтесь в бомбоубежище! - настоятельно требует стоящая за дверью дежурная по этажу.

Подхожу к окну. На площади Коммуны маячат силуэты зенитных орудий. Зенитчики столицы на посту. А я так устал за день! Эх, будь что будет, никуда не пойду. Только задремал - по радио объявили отбой воздушной тревоги. Теперь можно заснуть с чистой совестью. Не тут-то было! В дверь стучат опять. На этот раз, правда, робко, деликатно.

- Кто там?

- Товарищ генерал, извините... Вас беспокоит майор Покровский.

Что за наваждение? Голос знакомый, но почему - майор? Неужели Жора Покровский, мой бывший адъютант, с которым я на речке Стырь встречал у костра рассвет первого дня войны? С лейтенантом Покровским я расстался на аэродроме, когда меня, раненного, увезли в тыл.

Зажигаю свет, одеваюсь, открываю дверь.

- Жора! Ты?

До чего быстро мужают люди на войне! Мог ли я думать, что встречу бывшего адъютанта в роли командира партизанской бригады?! В Москву Покровского вызвали на совещание руководителей крупных партизанских отрядов и соединений. Он заседал в Государственном Комитете Обороны вместе с Ковпаком, Сабуровым, Бегмой... Завтра самолет доставит его на партизанский аэродром, замаскированный в Брянских лесах. Есть чему удивиться!