Дорога длиною в жизнь

С хорошо оборудованного наблюдательного пункта я видел картину сражения. Предугадать исход наступления было еще трудно, но благоприятно изменившаяся обстановка в полосе прорыва - ясна.

А если обстановка внезапно и круто изменится? Имеет командарм право изменить ранее принятое им и утвержденное командующим фронтом решение? Честно признаюсь, эти сомнения меня тогда не терзали. И я не стал звонить Черняховскому. Поставив себя на место командующего фронтом, я сказал бы командарму то, что мог сказать Черняховский. А он бы сказал:

- Зачем вам, Иван Ильич, понадобилось заручаться моим согласием? Если вы действуете в соответствии с обстановкой, которая сложилась у вас и видна только вам, извольте отвечать за исход операции, которую вы так неожиданно начали.

Я приказал развивать наступление.

По линии связи штаб армии - штаб фронта Черняховскому уже, очевидно, доложили о событиях на нашем участке. Но он молчит. И нам хочется понимать это как безмолвное согласие и одобрение командующего.

Есть смелость минера, подрывающего в тылу врага мост, смелость разведчика, уходящего в ночной поиск за языком, смелость летчика, идущего на таран. Каждый из них рискует только собою. Истинное мужество военачальника заключается в его готовности взять на себя всю полноту ответственности за судьбу тысяч солдат, за все войско. Примеры такого мужества были у меня перед глазами, их показывали нам старшие военачальники. Я вспомнил Курскую битву и действия командующего Центральным фронтом Рокоссовского, а затем командующего 60-й армией этого фронта Черняховского.

Когда в ночь на 5 июля Рокоссовскому стало известно, что немцы с утра перейдут в наступление по всему фронту, он, не запрашивая Ставку Верховного Главнокомандования (для этого не было времени), отдал войскам приказ на артиллерийскую контрподготовку. Участникам Курской битвы хорошо известно, какую пользу принес этот упреждающий удар по врагу.

Прошло немного времени, и мы узнали об инициативе генерала Черняховского. 60-я армия, которой он командовал, по сравнению с другими армиями Центрального фронта имела незначительные силы, и ее участок не рассматривался как решающий. Но вот разгорелись бои под Понырями. Противник снял часть своих войск с участка против 60-й армии, и Черняховский незамедлительно воспользовался этим. Он внезапно и стремительно прорвал оборону гитлеровцев, посадил свою пехоту на автомашины, и его подвижные группы обеспечили выход всей армии на оперативный простор. Второстепенное направление стало главным. Рокоссовский бросил туда танки. Это сыграло немалую роль в нашем быстром продвижении к Десне...

Все это я вспомнил позже. А тогда, в первый час наступления под Витебском, перед нами был достойный самой высокой похвалы пример солдат-гвардейцев 61-го стрелкового полка, и я, как командарм, не имел права не поддержать эту замечательную инициативу.

Вечером, докладывая Черняховскому об итогах первого дня наступления, я попросил его отметить наиболее храбрых, инициативных солдат и офицеров.

- Присылайте реляции, - сказал командующий. - За наградами дело не станет. - Он немного помолчал, потом спросил: - А почему, Иван Ильич, вы утаили, когда и как начались ваши атаки? За это, между прочим, тоже кое-что полагается... Не знаю только - награда или взыскание?..

Уловив шутливый тон командующего, я сказал, что сие может решить только он.

- Хорошо то, что хорошо кончается, - успокоил меня Черняховский.

Разгром витебской группировки

26 июня был пленен вместе со своим штабом командир 53-го армейского корпуса генерал от инфантерии, бывший военный комендант Витебска Гельмут Гольвитцер.

Наши разведчики захватили Гольвитцера в лесу, когда судьба окруженных в районе Витебска фашистских войск была уже предрешена. Немолодой, сухощавый, подвижной Гольвитцер оказался весьма словоохотливым, чем вызвал гнев ярого нациста полковника Шмидта, своего бывшего начальника штаба.

На допросе Гольвитцер, между прочим, заявил:

- Мы ошиблись в ваших планах и намерениях. Тактика прорыва нашей обороны советскими войсками и их внезапные маневры застигли мой штаб врасплох... Я потерял управление войсками. - Он помолчал и добавил: - Не те времена...

После допроса я приказал начальнику разведки армии подполковнику Волошину доставить Гольвитцера и Шмидта в штаб фронта. Вернувшись, Волошин рассказал любопытные вещи.

Он с пленными ехал в открытой машине. Когда свернули на лесную просеку, Шмидт заелозил, оглянулся, но тут же сник: вторая машина с охраной не отставала от первой. Гольвитцер и Шмидт крепко переругались. Чтобы досадить Шмидту, генерал спросил Волошина, не знает ли тот французский язык. Максим Афанасьевич знал французский. Не стесняясь присутствием Шмидта, Гольвитцер заговорил по-французски, пытаясь расположить к себе нашего разведчика.

Лес кончился. Машина выехала на проселочную дорогу. Заметив на поляне большую группу пленных, Гольвитцер попросил Волошина остановить машину. Быть может, в последний раз видит он своих солдат, горячо желает с ними попрощаться, и если русский офицер будет милостив...