Дорога длиною в жизнь

Вечером, докладывая Черняховскому об итогах первого дня наступления, я попросил его отметить наиболее храбрых, инициативных солдат и офицеров.

— Присылайте реляции, — сказал командующий. — За наградами дело не станет. — Он немного помолчал, потом спросил: — А почему, Иван Ильич, вы утаили, когда и как начались ваши атаки? За это, между прочим, тоже кое-что полагается… Не знаю только — награда или взыскание?..

Уловив шутливый тон командующего, я сказал, что сие может решить только он.

— Хорошо то, что хорошо кончается, — успокоил меня Черняховский.

Разгром витебской группировки

26 июня был пленен вместе со своим штабом командир 53-го армейского корпуса генерал от инфантерии, бывший военный комендант Витебска Гельмут Гольвитцер.

Наши разведчики захватили Гольвитцера в лесу, когда судьба окруженных в районе Витебска фашистских войск была уже предрешена. Немолодой, сухощавый, подвижной Гольвитцер оказался весьма словоохотливым, чем вызвал гнев ярого нациста полковника Шмидта, своего бывшего начальника штаба.

На допросе Гольвитцер, между прочим, заявил:

— Мы ошиблись в ваших планах и намерениях. Тактика прорыва нашей обороны советскими войсками и их внезапные маневры застигли мой штаб врасплох… Я потерял управление войсками. — Он помолчал и добавил — Не те времена…

После допроса я приказал начальнику разведки армии подполковнику Волошину доставить Гольвитцера и Шмидта в штаб фронта. Вернувшись, Волошин рассказал любопытные вещи.

Он с пленными ехал в открытой машине. Когда свернули на лесную просеку, Шмидт заелозил, оглянулся, но тут же сник: вторая машина с охраной не отставала от первой. Гольвитцер и Шмидт крепко переругались. Чтобы досадить Шмидту, генерал спросил Волошина, не знает ли тот французский язык. Максим Афанасьевич знал французский. Не стесняясь присутствием Шмидта, Гольвитцер заговорил по-французски, пытаясь расположить к себе нашего разведчика.

Лес кончился. Машина выехала на проселочную до-рогу. Заметив на поляне большую группу пленных, Гольвитцер попросил Волошина остановить машину. Быть может, в последний раз видит он своих солдат, горячо желает с ними попрощаться, и если русский офицер будет милостив…

— Разрешаю, — сказал Волошин. — Но при одном условии: не митинговать. Короткое прощальное слово — и едем дальше.

— Данке шон! — вырвалось у Гольвитцера.

Машина затормозила. За обочиной, охраняемые советскими автоматчиками, лежали сотни солдат. Даже те, что были у самой дороги, не поднялись, увидев своего бывшего командира. Гольвитцер встал и вскинул руку. Никто из пленных не шевельнулся.

— Мои солдаты! — В голосе Гольвитцера звучала трагическая нота. — Я был рядом с вами на полях войны и вместе с вами разделил горькую участь плена. В этот час, солдаты, я обращаюсь к вам…

Одни пленные повернулись к Гольвитцеру спиной, другие поднялись и пошли прочь. Он осекся, плюхнулся на сиденье и прошептал Волошину по-французски:

— Увезите меня отсюда… Вчера это была еще армия, сегодня — сброд…

Расставаясь с Волошиным, Гольвитцер сказал:

— Теперь главным вашим направлением будет, вероятно, Прибалтика. Возможно, подполковник, вам доведется побывать под Тильзитом. Там мое поместье, дом, где я родился и где живет моя семья… Во всяком случае, вы там будете раньше, чем я.

На этот раз Гельмут Гольвитцер не ошибся.

Нелегкой ценой достался 39-й армии полный разгром неприятеля.

За левый фланг мы были спокойны, там успешно наступала соседняя 5-я армия генерала Н. И. Крылова. Прочная связь с Николаем Ивановичем позволяла нам обоим быть в курсе всех событий. Зато на правом фланге, где сосредоточились главные силы окруженной витебской группировки, было тревожно.

Немцы неистово метались в поисках выхода. Особенно яростно они атаковали в полосе наступления 17-й гвардейской дивизии генерала Квашнина. Между этой дивизией и отставшей от нее 262-й образовался разрыв. Чтобы закрыть брешь и обезопасить свой тыл, Квашнин повернул на восток один полк, приказав ему держать оборону, а другими частями дивизии продолжал наступление в сторону Западной Двины.