Беседа начинает менять русло: каждому теперь хотелось поделиться наболевшим. Перебивая друг друга, они вываливают друг на друга свои проблемы. Внезапно от окна раздаётся громкий голос Моцарта: – Всё, стоп! Хватит! Вы уже никого не слышите. Раз такая свистопляска, пусть каждый расскажет о том, что с ним происходит. А мы все послушаем.
Моцарт тонко прочувствовал ситуацию.
– Тридцать три года – возраст Христа. Если каждый из вас найдёт корень своей проблемы, значит, ещё не всё потеряно. Ещё есть время, чтобы всё изменить.
Все замолчали. Моцарт вернулся к созерцанию пейзажа за окном. Первым нарушил молчание Андрей: – А ведь он прав. Нам не с кем даже поговорить. Эта суета уже достала! Не хватает времени осмотреться по сторонам и подумать: а так ли ты живёшь, правильной ли дорогой идёшь.
Его поддержал Гарик: – Я согласен. Кто первый?
– Вот ты первый и начинай.
Наступила тишина. В гостиной горел только торшер. Клубы табачного дыма нависали над столом, как тучи. Гарик сидел в кресле, в его руке тлела сигарета.
– Даже не знаю, с чего начать. Вам всем известно, что характер у меня не сахар. Наверное, виновата в этом моя горячая кавказская кровь. Родился и вырос я в этом городе, но фамилия у меня как-никак грузинская. На отношения с мужским полом это никак не влияло, но в отношениях с женщинами у меня всегда были проблемы, даже с матерью. Вот уже год, как мамы нет со мною рядом. Я не успел попросить у неё прощения. Как я мог быть таким идиотом? Я всегда обвинял её в том, что она не сберегла семью, что она меня не понимает. А мама говорила, что если я буду вести себя, как отец, и не изменю свой характер, то у меня тоже никогда не будет ни семьи, ни дома. Она была права. Мой последний брак – это уже третья попытка. Я встретил женщину, которою по-настоящему люблю. Она родила мне сына. На днях он первый раз сказал: «Папа». А я опять оскорбил её из-за ерунды какой-то. Вы же знаете, что если меня понесло, то уже не остановить! К сожалению, ничего с собой не могу поделать… У меня есть одна мысль, но меня это в любом случае не оправдывает. Мне кажется, и я об этом много думал, что Россия повидала очень много войн за свою историю, и одна из самых страшных была последняя. Двадцать миллионов погибло во время войны и столько же в лагерях, в основном мужиков. Вся тяжесть этого ужаса легла на плечи русской женщины: и хозяйство, и дети, и работа… У неё уже на генетическом уровне заложено – не ждать ни от кого помощи. Она надеется только на себя. И у меня есть только два варианта: или быть рядом и помогать ей во всём, или остаться джигитом в гордом одиночестве.
Гарик поднялся с кресла, налил рюмку и сел на диван. В кресло сел Шлёма.
– Да, ребятушки! В моей голове одни «страйки» и «блэк Джеки» да музыка, которую Моцарт пишет. (
Друзья ещё не до конца осознавали, что это была первая в их жизни исповедь.
Очередь садиться в кресло дошла до Андрея.
– Все вы, вероятно, помните, как в детстве я бегал с лупой в поисках улик и бандитов, запоем читал исключительно детективы. Развалился «совок», наступило это сумасшедшее время, когда у людей за долги отбирали квартиры. Все платили каким-то «крышам», крали людей. Я совершенно сознательно решил пойти работать в органы. Отучился шесть лет, а потом попал в уголовный розыск. Я никого не боялся, потому что за мной была правда! Раскрывая очередное преступление, я испытывал чувство удовлетворения: мир становится чище, и дышать становилось легче, и в этом моя заслуга! Всё кончилось сегодня.
Андрей остался сидеть в кресле, откинув голову назад. В соседнем кресле сидел Рома.