Дорога домой

Ана больше ничего не слышит, закрывает уши, пятится назад, давится слезами. И он её отверг. Все кругом её предали. Ана сбегает от него в темноту, продирается через кусты, будит соседскую собаку. Эван окликает её, пытается догнать, проводить, потому что беспокоится. Все за неё, чёрт возьми, беспокоятся, но всем на самом деле откровенно плевать! Лучше бы ей пропасть. Угодить под машину. Или пусть какие-нибудь идиоты пристрелят её из-за угла.

Острый приступ страха возвращает в реальность пинком под зад. Ана нервно озирается по сторонам – улочка пуста и безлюдна, дома глядят на неё, словно призраки, пустыми, чёрными глазницами. Нигде ни души. Если она действительно наткнется на каких-нибудь придурков, помощи она не дождётся. И никакой Эван её не спасёт. Он теперь больше никогда её не спасёт – ещё пара месяцев до выпускного, и она больше его не увидит. Ана припускает прочь с улицы – теперь она мчится домой, туда, откуда каких-то полчаса назад желала уйти безвозвратно. Пробравшись в комнату, она падает на кровать и рыдает два часа кряду, пока не засыпает от бессилия.

Утром родители не спешат её будить. Она пропускает один день учёбы – Мария и Сильвестер везут её в парк на пикник, а потом в кино. Вечером дома они едят мороженое и играют в «Монополию» – ради дочери оба отказались от дополнительных рабочих часов. Ане всё ещё горько, но она почувствовала поддержку, а с ней всё кажется как-то проще.

Эван перестал ходить в школу, перестал звонить и отвечать на звонки, и почти не появлялся дома. Он пропадал в госпитале, куда они с Аной не так давно вместе устроились волонтерами. Позже Ана поняла, что не выносит вида крови – ей пришлось пересмотреть специализацию и выбрать факультет психологии – а вот Эван остался. Он сдал школьные тесты досрочно. Он не пришёл на выпускной и через две недели молча забрал свой аттестат. Ещё через неделю Ана переехала в кампус, и студенческая жизнь захватила её. Мама оказалась права, Ана забыла его.

Думала, что забыла.

Наши дни

Каждый раз, когда Ана возвращается домой, она словно совершает скачок во времени. Ещё пару миль назад она была молодой женщиной с приличной, пусть порой эмоционально опустошающей работой, хорошей машиной, при женихе – управляющем колл-центра, снимающем им квартиру в десяти минутах от делового квартала, а стоило въехать на родную улицу – снова стала шестнадцатилетней девчонкой. Наверное, потому что здесь ничего за двенадцать лет не поменялось. Её одноклассница – бывшая королева бала и лидер группы поддержки – всё так же сидит с бутылкой виски на крыльце и смотрит в никуда. Кажется, в прошлом году коллеги Аны из опеки забрали у неё дочь. «Додж» бывшего капитана футбольной команды так и стоит возле дома его родителей, уже не такой ослепительный в своей новизне и прокачанности – капитан получил травму, его карьера в спорте накрылась, а запасного варианта у него не было. Он тоже пьёт виски, только не на крыльце, а у себя в комнате. Оба они – и капитан, и чирлидерша – когда-то насмехались над Аной: за нежелание расставаться с девственностью, за латиноамериканскую внешность, за успехи в учёбе; Ане хочется позлорадствовать, но это было бы слишком по-детски. А она уже давно не ребёнок.

Это сейчас Ана Бореанез чуть обросла шкурой, тогда же она была, как оголенный нерв. Всё, что сейчас кажется смешным и нелепым, тогда представлялось вселенски значимым. Любая проблема, будь плохая оценка, ссора с родителями или насмешки сверстников, становилась вопросом жизни и смерти. Подростки, они такие, ей ли – психологу из службы опеки – не знать этого, да только вот подростку этого не объяснить. Ане приходится работать с более сложными случаями – с детьми, потерявшими родителей – в тонкости детских любовных перипетий ей по долгу службы вникать нет необходимости. Но она помнит, как это бывает, помнит и старается всегда ставить себя на место пациентов, заставлять себя чувствовать то же, что и они. Порой это выматывает, но она знает, что делает нечто важное. В её сложные годы рядом были родители, а у её маленьких клиентов порой есть только она.

В первые годы учёбы родители ездили к ней, после она стала приезжать сама на Рождество и День Благодарения; побыв дома денёк-другой, она спешила назад, в свою бурлящую жизнь. В этот раз ей предстоит задержаться подольше – отец упал с велосипеда по дороге на работу и повредил ногу.

Ни разу за время своего короткого пребывания дома она не видела ни машины Эвана, ни его самого. Зато пару раз видела мотоцикл его отца, и лишь это говорило о том, что дом не пустует. Проезжая мимо Бруксов по разбитой дорожке, заваленной пожелтевшими листьями, вслушиваясь в шорох собственных шин, она невольно бросает взгляд на их дом. Под навесом стоит мотоцикл Майкла. Машины Эвана нет – наверное, он на работе. Ана слышала, он много работает. Эван Брукс остался в её прошлом вместе с наклейками «Зачарованных», кассетами «Спайс Гелс» и диснеевскими мультиками на сиди-дисках – полустёртым воспоминанием с горько-сладкими нотками ностальгии.