Дорога ярости

Адам достает бутыль с водой и встряхивает ее. Воды осталось на донышке. Косится на Кейна и понимает: судя по тому, как тот наклоняет флягу, и еле слышному плеску, воды осталось немного. Адам догадывается, что теперь им придется довольствоваться гидротаблетками, но когда те кончатся… Без запаса таблеток смерть в пустыне наступает очень быстро. Гидротаблетки уменьшают жажду. Жалкий суррогат настоящей воды, но все-таки благодаря им гонщик может продержаться на несколько дней, а то и недель, дольше.

– Нам нужна вода, – говорит Адам, отпивая глоток.

– Остались две бутылки газировки.

– Но нам нужна вода.

Адам смотрит вдаль. Замечает, как по равнине что-то движется. Расплывчатое пятнышко. Парит над землей, описывая зигзаги. То появляется. То исчезает. Снова появляется. И опять пропадает.

– Смотри.

Утолив жажду, Кейн вытирает рот, закрывает флягу и бросает в заплечный мешок, не отрывая взгляда от пятна вдалеке.

– Вижу.

– Гонщик?

– Скорее всего.

* * *

Они выезжают в низину. Моторы мерно урчат. Адам и Кейн едут ровно и спокойно. За ними вьется пыль. Они без шлемов, в одних очках, которые защищают покрасневшие от усталости глаза, и воздушных масках, прикрывающих пересохшие рты.

Два причудливых силуэта в пыли.

Они медленно, но верно нагоняют ездока впереди. Над дорогой висит марево. Незнакомец то появляется, то снова пропадает из виду. Они едут за ним целый день. Под раскаленным солнцем. Когда жара становится невыносимой, они достают фляги и отхлебывают еще по глотку воды. Они не останавливаются до тех пор, пока холмы не превращаются в черные тени в синих сумерках. Зажигаются холодные яркие звезды.

Гонщики слезают с мотоциклов и собирают хворост для костра. В песчаной дали, в бархатистой темноте мерцает одинокий огонек. Над дюнами разносится первобытный вой.

– Слышал? – спрашивает Адам Кейна.

– А то.

Они вслушиваются в дикие заунывные звуки, но больше не говорят ни слова.

* * *

Впервые за долгое время они едят мясо. Кейн одним выстрелом из рогатки – хрррясь! – убивает песчанку и потрошит ее ножом Ната, который с невозмутимым видом достает из заднего кармана. Адам не говорит ни слова.

Я знал. Я так и знал, что он его забрал.

Кейн насаживает грызуна на палку с заостренным концом – от края до края – и они жарят тушку над плящущим огнем. Угощение выглядит зловеще. Адам чует запах мяса, слышит, как потрескивает жир, как стреляют дрова в костре, и у него урчит в животе.

– Сплошной белок, – Кейн протягивает ему тонкий ломтик мяса в испачканной жиром руке. Мясо обуглилось и выглядит так же неаппетитно, как и живой грызун. Но Адам все равно берет еду.

Они жуют медленно, старательно работая челюстями, смотрят на огонь, то и дело поглядывая на мерцающий вдалеке, точно звезда в темноте, костер одинокого гонщика.

Адам просыпается на рассвете от шуршания: Кейн мочится в остывший костер. Струя его мочи флуоресцентно-желтого цвета. Небо над ними ярко-оранжевое – величественный цветной купол. В этом фантастическом свете пустыня оживает.

Адам всматривается в даль. Ничего. Никто не движется.

– А где гонщик?

Кейн, помочившись в кострище, застегивает ширинку на черных штанах, прищурясь, вглядывается в пустыню и пожимает плечами.

– Где-то там. Наверно.

Позавтракав скудными остатками мяса, они отправляются в путь. Гонщик, которого они преследовали накануне, исчез. Все утро он не попадается на глаза. Адам и Кейн едут быстро и уверенно. Жара нарастает, и к полудню пустыня превращается в плавильный котел.

Кейн тормозит. Смотрит на Адама. Щурясь, он глядит на солнце.

– Слишком жарко. Давай передохнем.

– Нам нельзя останавливаться, – возражает Адам, замедляя ход. – Надо ехать дальше.

Кейн качает головой.

– Если мы сейчас поедем дальше, то сдохнем от жары. Надо знать, когда остановиться, а когда рваться вперед. Это игра. Причем долгая.

Они собирают палки, чтобы на них, как на каркас, натянуть одеяла и устроить навес, и садятся в тенек на придорожные валуны. Кейн достает из мешка газировку, прижимает горлышко каждой бутылки к камню и ловко сбивает пробки ладонью.

– Сто лет ее не пил, – говорит Адам, когда Кейн протягивает ему нагревшуюся на солнце стеклянную бутылку в форме песочных часов с выпуклыми полосками. Он смотрит, как на темной поверхности газировки всплывают пузырьки.

– Они как будто издеваются над нами, – замечает Адам.

Кейн запрокидывает голову и делает большой глоток. Бутылку он держит обеими руками.

– С чего ты взял?

– Дают то, чего больше нигде нет. Вкус прошлой жизни.

– А может, и будущей, – предполагает Кейн, указывая на небо, рыгает и отпивает еще один большой глоток.

Они молча пьют, смакуя теплую сладость, каждый в своем собственном мирке. Когда в бутылках не остается ни капли, Кейн относит их на плоский камень в двадцати шагах от них и ставит там на расстоянии пяти сантиметров друг от друга. Две стеклянные бутылки отражают солнце.