Дорога или повесть о дружбе (СИ)

Мне снова стало неловко... Зачем я так с Павликом? Ведь мои слова, наверняка, обидели его... А сам бы ты не обиделся, подумалось мне, если бы тебе сказали, пусть даже Павлик, что, мол, другие мальчишки и девчонки читали эту книжку, а ты - нет. Намекая тем самым, что ты, получается, хуже других, что ли? А ведь он доверяет тебе... Ведь именно к тебе он пришел вчера поздним вечером. А для чего? Может, для того, чтобы найти в тебе друга. Или хотя бы попытаться найти...

-- Слушай, прости меня, а? - ответил я, - я не подумав ерунду какую-то ляпнул.

-- А, да ничего, - взглянул на меня Павлик и снова, как - будто робко улыбнулся. Я привык уже...

-- К чему? - спросил я, не понимая.

-- Что меня никто не замечает, - ответил Павлик, снова отводя взгляд.

Снова повисла пауза. Слышно было только, как гудит метель за окнами больницы и как скрипят оконные рамы от сильного ветра.

-- А хочешь, - вырвалось невольно у меня, - хочешь, я тебе ее почитаю?

-- А ты сможешь? - вдруг с какой-то надеждой и в то же время испугом в голосе спросил Павлик, - а ты можешь просто рассказать?

-- Могу, - обрадовался я, - так даже интересней будет, я ведь ее от корки до корки знаю.

-- А расскажи, пожалуйста.

Сколько непонятной надежды было в этом голосе, что мне стало не по себе.

-- Ну, тогда слушай, - ответил я.

Я начал свой рассказ с того момента, как в далекой степи жила маленькая девочка Элли со своими родителями, о том, как злая волшебница Гингема из далекой Волшебной страны наслала на мир страшный ураган, который принес в Волшебную страну Элли вместе с ее верным псом Тотошкой. Я не спешил, стараясь следовать во всех подробностях. Павлик как - будто удивленно смотрел на меня и, казалось, даже не дышал. Иногда он брал в руки книгу, раскрывал ее и слушая меня, с интересом рассматривал картинки. Потом откладывал книжку в сторону и все так же заворожено смотрел на меня. Иногда о чем-то переспрашивал, а я охотно отвечал, пытаясь объяснить, что и как.. Мы так увлеклись, что не заметили, как из коридора раздался голос дежурной сестры.

-- Все, ребята, отбой. Я выключаю свет.

Сразу в палате стало темно. Только над дверью светил желтым глазом дежурный ночник

-- Ой, - испуганно ответил Павлик.

-- Ты чего, испугался? - спросил я.

-- А, да нет, просто увлекся, - ответил он.

В темноте палаты его глаз совсем не было видно.

-- Ну... Я, наверное, пойду, а то меня заругают, - ответил Павлик.

-- А ты... Ты в палате один?

-- Да, один.

-- Слушай, - вдруг родилась у меня идея, - а что, если... Что, если попросить тебя ко мне перевести?

-- Не выйдет, - ответил Павлик грустно, - я в другом отделении лежу, а там лечат от другого...

-- От чего?

-- Ну... Название сложное, эн-кри-но-ло-гия, кажется....

-- А это что?

-- Это...

В коридоре снова раздался голос медсестры:

-- Отбой, отбой. Всем спать, без разговоров.

-- Ну, я пойду... - схватил Павлик меня за руку.

Пальцы у него были холодные - прехолодные.

-- А завтра... Завтра ты придешь? - спросил я и почувствовал, как сердце тревожно забилось в груди.

А вдруг... Вдруг не придет?

-- Приду, - шепнул от самой двери Павлик и выскользнул за дверь.

*******

Утром, сразу после завтрака и еще до начала процедур, пришла медсестра, Татьяна Ивановна, и, не глядя на меня, поставила на стол странный ящик с какими-то непонятными мне гибкими трубками, торчащими из него.

-- Что это такое? - спросил я.

-- Ингалятор, - обрывисто ответила она. Будешь делать 2 раза в день по 5 минут.

Она мне рассказала в двух словах, как им пользоваться и положила на стол секундомер.

-- А это еще зачем?

-- Будешь время засекать, ровно 5 минут.

-- А, хорошо, - ответил я.

Странная она какая то, подумал я.

Приноровиться к ингалятору было несложно, но уж больно скучная была сама процедура. Я чуть не заснул, пока дышал через трубку. Глаза у меня уже слипались, когда я услышал шум - это в палату вошла уборщица, Серафима Николаевна, пожилая женщина лет 65-70, вечно ворчащая что-то себе под нос.

-- Что, еще на процедуры свои не ушел, что-ли? - спросила она недовольно.

-- Я ингаляцию делал, сейчас пойду, - ответил я.

-- Аааа.... А то топчите тут, стало быть, убраться нормально не даете... - заворчала уборщица и принялась тряпкой протирать подоконник.

-- Скажите, - вдруг вырвалось у меня ни с того ни с сего, - а Татьяна Ивановна... Ну... почему она такая? Она сердится на нас что - ли на всех?

-- Сердится, - огрызнулась в тон мне уборщица, - о чем ты хоть?

-- Ну, на ребят... - ответил я, чувствуя всю нелепость своего вопроса. Я уже жалел, что задал этот вопрос.

-- Такая она, - вдруг выдохнула Серафима Николаевна, - отворачиваясь от меня к окну, - после того, что 4 года назад случилось...

-- А что случилось? - не отставал я.

-- Сын у нее погиб, - приглушенно, чуть ли не шепотом проговорила уборщица, - ты что, не слыхал про того мальчишку, что из окна выпал?

-- Слышал, - ответил я, чувствуя, как по всему телу бегут мурашки, - после этого тут везде решетки поставили.