Дорога испытаний

Впереди беспрерывная орудийная пальба; авангард пробивает путь сквозь занятые уже противником села или сбивает его засады; далеко позади не утихает бой: отбиваясь от наседающего со стороны Киева врага, отходит арьергард; то и дело вспыхивает в разных местах пулеметная и автоматная трескотня, разрывы гранат: показались вражеские лазутчики.

А в центре по проселкам движется колонна — гражданские машины, госпитальные автобусы, идут крытые фургоны с хлебом, со снарядами и консервами, бензозаправочные цистерны.

Когда колонна останавливается или только замедляет ход, с машин соскакивают и цепью рассыпаются по полю несущие охрану бойцы: рядом с красноармейцами — железнодорожники в темных шинелях, милиционеры, пожарники, рабочие в ватниках и резиновых сапогах.

В тенистых улицах Киева начался наш путь, для других он начался в горящем Чернигове, в Уманской яме…

Здесь были мастеровые киевского Арсенала, колхозные бригадиры из Фастова и Тетерева — бывшие бойцы Котовского и Первой Конной, работавшие на оборону сталеплавильщики, в котомках которых вместе с сухарями и патронами лежали синие стеклышки сталеваров, певцы из капеллы «Думка», профессор-филолог — знаток «Слова о полку Игореве» и писатель, написавший роман о войне украинского народа с немецкими оккупантами в 1918 году.

Здесь были пятисотницы из Бровар и Прилук, подруги Марии Демченко, агрономы, секретари и агитаторы сельских райкомов, научные работники селекционных станций, во время привалов говорившие о цитрусах на Украине, о длинноволокнистом хлопке, ветвистой пшенице и грушах «бергамот».

Вот стоит группа людей. Из рук в руки переходят крупные бронзовые патроны. Но подойдите ближе. Да это не патроны, зачем бы им разглядывать патроны? Это — желуди.

— Тому дубу триста лет, — говорит, ссыпая желуди в мешочек, высокий человек в брезентовом плаще, с полевой сумкой через плечо. — Видели картину Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану»? Вот под этим дубом и писали!

В глухом лесу, в болотах странно выделялись своими темными шинелями железнодорожники; все казалось, что они исследуют новую трассу. Начальники станций, дежурные, машинисты, до последнего часа доставлявшие фронту боеприпасы, они пустили под откос последние паровозы, взорвали пути и мосты.

Шли высоким некошеным житом, грустно шуршало осыпающееся зерно; шли темно-зелеными свекловичными полями, шли те, кто сеял и выращивал эту свеклу, кто носил в мешках, корзинах и фартуках золу, ходил по полю с бутылками, ловя черепашку, сидел на корточках, не отрывая взгляда от нежных ростков, чуть ли не пел им колыбельные песни; шли желтыми баштанами, вдоль огородов, красных от помидоров, и садов, усыпанных яблоками и сливами.

Украина была как праздничный стол, брошенный в разгар пира.

В болотах, прощаясь, плакали кулики. Тревожно кричали птицы над расстрелянными лесами.

Стада, побитые фугасными бомбами, покрыли серые, скорбные поля. Между полями бежали тихие дороги.

Вокруг далеко-далеко, сколько видит глаз, — ни одной дымящей трубы. Давно увезены на восток станки и машины, а если не увезены, то утоплены в реке, спрятаны в болоте, завезены и закопаны в лесу; и хотя вокруг железные дороги, не слышно ни одного гудка, не пронесется на горизонте дымок, сняты даже рельсы.

Непривычно пустынны поля, луга, выгоны — ни машин, ни коней, ни коров, ни домашней птицы. Все заранее ушло за Сулу.

Лишь иногда в облаках пыли на полевой дороге, погоняемое колхозными пастухами, появляется стадо, которому где-то преградила дорогу на восток немецкая застава. Простое и страшное мычание недоеных коров подымается к небу.

Вот на одной из дорог появились гуси и утки — как живая река.

Их погоняли хворостинками босоногие хлопчики, а хлопчиками командовал сивый дядька со старой винтовкой за плечами.

Два бравых гусака в зеленых каскетках и желтых сапожках шли впереди прусским шагом и, переглядываясь между собой, гоготали: «Вот так, в ногу! Вот так, в ногу!»

Повстречав по дороге ставок или просто канаву с водой, гуси бросались в воду, барахтались, кричали, галдели.

Показывался немецкий самолет. Сивый дядька, уверенный, что гуси своим криком привлекают самолеты, кричал:

— Проклятые!

А бежавший с хворостинкой белоголовый хлопчик говорил:

— От недисциплинированные!..

Среди гусей и уток медленно двигался воз, на котором сидела маленькая пухлая девочка в ситцевом в красную горошинку платьице. На остановках дядька снимал ее с воза, и такая она была беленькая, пухлая, вкусная, что гуси тотчас же подходили к ней и, знакомясь, клевали ее, метя в красные горошины на платьице, и уже в разных местах вместо горошин были дырочки. Тогда белоголовый мальчик хворостиной отгонял гусей и точно так же, как при появлении немецкого самолета, кричал:

— От недисциплинированные!..

На окраине села, из которого только что выбиты были немцы, горела хата. Старуха смотрела в огонь и кричала:

— Ой, люди!..

Мимо на машинах, на конях летела прорвавшаяся колонна.