Дорога из трупов

– Мы их все три года угнетаем, как можем, – продолжил Обристоний, – ну так, не очень сильно. А они восстают по расписанию, сжигают наши дома, немного отдыхают. Ну а потом сами все восстанавливают. Очень удобно, ремонт можно не делать, и обстановка всегда модная.

– О, – только и сказал Арс, а Тили-Тили задумчиво пошипел.

Показалась деревня – деревянные хижины с треугольными крышами и колоннами у входа. Неповторимый колорит ее облику придавали три вещи – козлы, козы и козлиный запах.

Даже когда гости взгромоздились на запряженную ослами телегу и отъехали от селения на несколько километров, казалось, что следом бежит стадо вонючих копытных тварей.

Дорога вилась между живописных гор. Вершины торчали в полном беспорядке, словно над ними поработал дизайнер-авангардист. Ущелья, где лежала густая холодная тень, сменялись невыносимой жарой на перевалах. Голова у Топыряка была тяжелой, глаза время от времени начинали слипаться. Йода дремал на мешках, Рыггантропов клевал носом.

Когда проехали очередной перевал, внизу показалось море, изогнутая бухта, на берега которой кто-то высыпал груды белого камня.

– Мифины, – гордо сообщил Обристоний. – Столица Ахеянии. Город, любимый всеми богами.

Арс пригляделся и обнаружил, что это вовсе не груды камня, а здания.

Внутри крепостных стен теснились десятки дворцов и храмов, выделялось нечто похожее на огромную чашу.

– Прикольно, типа, – заметил Рыггантропов, и по его внутренней шкале это была высшая оценка.

Телега спустилась в долину. Дорога влилась в более оживленную трассу, по которой в сторону города двигались другие телеги. В них сидели такие же кудрявые бородачи, как Обристоний, и наряжены они были в те же белые простыни. Похоже, в легкой промышленности Ахеянии наблюдался недостаток хороших идей.

Или местные текстильщики когда-то давно раз и навсегда решили не заморачиваться всякой ерундой.

Вдоль дороги тянулись все те же поля, по которым бродили рабы с мотыгами, серпами и еще какими-то орудиями, названий которых Топыряк не знал. Всюду были козы, лохматые и самодовольные, будто аскеты-отшельники.

За очередным поворотом обнаружился небольшой затор.

Его вызвал полуголый потный здоровяк, прямо на дороге деловито разрывавший пасть льву.

– Это что такое? – спросил Арс.

– Оракл, – ответил Обристоний, – он герой. А герой должен ходить в львиной шкуре, и не купленной на базаре, а снятой с живого хищника.

Лев сипел, пыхтел, пускал слюни, как жертва стоматолога. Здоровяк тужился, пучил глаза, и все это выглядело несколько искусственно.

– А львы у нас не водятся. Возить их – дорого. Вот жрецы и придумали кое-что…

Оракл напрягся, пасть с сухим треском разорвалась, и шкура одним движением слезла со зверя, точно очень большой чулок. Уменьшившийся в размере и голый, будто свинья, лев зарычал и потрусил прочь.

Такая процедура, судя по виду животного, была для него не внове.

– Ого, – сказал Рыггантропов.

– Они создали льва, у которого шкура все время отрастает заново. Чтобы снять ее, надо хищника поймать, привести в людное место и вот так… обработать. – Обристоний гордо улыбнулся. – После этого все довольны, и герой, и народ, и даже животное. Оно ведь не пострадало. Ну, почти. А новая шкура вырастет где-то через год.

Топыряк видел настоящих героев, и действующих, и ушедших на пенсию. Они были жилистыми, словно ремни из сыромятной кожи, и опасными, точно пиранья, что почистила зубы цианистым калием. Они никак не заботились о том, какое впечатление производят на окружающих.

Оракл же выглядел слишком мускулистым и красивым, словно герой из детской сказки, который годится для одного – красоваться на иллюстрации.

– Проезжайте, добрые люди, – сказал он, вместе со шкурой отходя к обочине, и улыбнулся.

Солнце ударило в белоснежные зубы и разлетелось тысячами зайчиков.

Герой остался позади, показались стены города, и телега въехала в Мифины.

Здесь тоже ходили рабы, не такие грязные, как на полях, но такие же лысые и почти голые. Попадались и свободные, в простынях и курчавых бородах. Но большую часть населения города составляли статуи. Высеченные из мрамора, гранита и чего угодно, они стояли везде: на перекрестках, обочинах и в центре площадей, перед домами, на крышах и даже рядом с общественными сортирами.

Статуи в основном изображали богов.

Тут имелся Бевс-Патер, Отец Богов (звание номинальное), бородатый и немного удивленный, Одна Баба с закрытым лицом, Толстый Хрю с копьем, Мили-Пили-Хлопс с мечом и другие, менее значимые обитатели Влимпа.

Но попадались и изваяния людей, причем скульпторы, судя по всему, не знали, что такое одежда. Хотя, если судить по состоянию текстильной промышленности, это было неудивительно.

Не изображать же юных атлетов и… гм, дам в простынях?

– И это все создали Поллитрий и Креститель? – поинтересовался Рыггантропов.