Дорога из желтой чешуи

— Вы не причините ему вреда, — неожиданно убежденно отозвался доктор Мануэль. — А небольшой щелчок по его длинному, аристократическому носу ему совсем не повредит.

— Кстати, почему львенок? — решила уточнить я.

— А это третий вопрос. Но я, пожалуй, отвечу, потому что хочу услышать тот самый. На гербе рода ди Сильвестри изображен лев, поэтому маленького безрассудного Мигелито прозвали львенком. Так что же Вас так волнует?

Я собралась с духом, и выпалила:

— Вы пьете кровь людей?

— И только? — фыркнул седовласый доктор, — я ожидал чего-то более пикантного! Да, мы пьем кровь людей, как и вы едите убитых вами домашних животных. Погодите, — вскинул он руку, — не поймите превратно — я не сравниваю людей с домашней скотиной, возможно, это была не слишком удачная метафора. Мы вынуждены пить кровь, поскольку так заложено нашей физиологией, и так получилось, что именно человеческая кровь является для нас оптимальной пищей. Однако, я думаю, что Вы не совсем об этом хотели спросить. Мы не нападаем на одиноких путников, и не заманиваем юных дев в глухие переулки, чтобы надкусить их нежную шейку — это слишком хлопотно. Мы предпочитаем покупать кровь у добровольных доноров — это во многих случаях получается проще и дешевле во всех смыслах. Ну а теперь, молодая гемма, если я удовлетворил Ваше любопытство — позвольте мне откланяться. Боюсь, как бы мой пациент не потерял терпение, которого у него и так не слишком много.

Он церемонно поцеловал мне руку, и покинул комнату той же мягкой, скользящей походкой. А я сгрузила столик с нетронутой едой на прикроватную тумбочку, устроилась поудобней среди чистых простыней и закрыла глаза. Война — войной, но выспаться не помешает.

Проснулась я глубокой ночью от звука гонга. Вплывшие со свечами горничные сообщили, что сейчас полночь, и дон Мигель ждет всех своих гостей к ужину. Ну да, ужинать в полночь — это так по вампирски!

И опять я успевала лишь хлопать глазами — мне дали уединится в ванной комнате ровно на три минуты, а потом снова взметнулся вихрь: ванна, косметические процедуры, укладка, маникюр. Я сумела лишь сдавленно пискнуть: «только не корсет» и скользнуть в свое белье, как обнаружила себя уже в длинном синем платье, с круглым вырезом горловины, отделанным шитьем, и широкими рукавами «в пол», в разрезах которых виднелись высокие, шитые золотом манжеты, плотно облегающие запястья. Как только я решила, что легко отделалась, горничные синхронно затянули шнуровку по бокам. Бесспорно — при этом платье тут же обрисовало плечи, грудь и даже намек на талию, но дышать стало не так просто.

На бедра мне повесили длинный металлический пояс из множества звеньев, и расстроено стали совещаться по поводу прически — последние пару лет я стриглась коротко, чтобы не тратить драгоценное время на сушку и укладку. Наконец при помощи золотистой сеточки для волос, местных средств и, подозреваю, упоминания всеобщей матери, мне изобразили аккуратную прическу. Но самыми удивительными оказались расшитые туфельки, рисунок на которых оттеняли крохотные камушки, — они были из того же материала, что и платье, и завязывались вокруг лодыжки атласной лентой. Обе горничные замерли, осмотрели меня, и дружно всплеснули руками:

— Ой, гемма, вы такая хорошенькая!

И тут я поняла, что мне все это напоминает — выражение на лицах двух миловидных вампирочек было точь-точь как у моей подруги детства Милки, когда мы с ней играли привезенной из «загранки» Милкиным «воскресным папой» дефицитной куклой Барби. Собственно игра в «Барби идет на первый бал, чтобы подцепить принца» подразумевала собой длительный марафон по последовательному сочинению костюма, привнесение в него новшеств путем доработки деталями из бабушкиной швейной шкатулки и сооружения прически а-ля «вавилон». Только сейчас этой редкой, заграничной Барби оказалась я. Я решительно вскинула голову, развернула плечи, да так и замерла с открытым ртом, потому что до меня, наконец, дошло, что именно мне сказали.

— П-почему вы так считаете? — только и смогла спросить я.