Дорога издалека (книга вторая)

Председатель чека, он же секретарь окружкома партии Ефимов настоял и провел решением бюро, чтобы отряды самообороны во всем округе, возглавляемые начальником окружной милиции Розыкулом Аннаевым, были в оперативном отношении подчинены чека в лице начальника оперотдела Гельдыева.

Нобат сперва на месте приглядывался к работникам окружных органов власти. Очень скоро определил: много среди них людей, внутренне чуждых новому строю. Даже среди членов партии немалый процент составляют былые джадиды — буржуазные умеренные реформисты, пытавшиеся в свое время «поладить» с эмиром и керкинским беком, в результате чего многие из них тогда поплатились головой, годы провели в зинданах, закованные в колодку. Более активные из них сделались впоследствии младобухарцами, а их партия, как известно, в августе двадцатого года, накануне восстания против эмира, слилась с Коммунистической партией Бухары; лидер левых младобухарцев Файзулла Ходжаев после революции сделался даже председателем правительства республики, впоследствии стал видным государственным деятелем Советского Узбекистана, председателем Совнаркома.

И кроме него среди младобухарцев нашлись люди, честно и осознанно ставшие на путь строительства социализма, позже сделавшиеся настоящими коммунистами-ленинцами. Но наряду с ними в числе бывших младобухарцев оказалось немало тех, кто остался чуждым пролетарской идеологии, никак не связанным с трудовым народом, лишь по инерции вовлеченным в революционные события. И вот теперь они — большевики, на ответственных постах. Затаились, только личиною коммуниста прикрываются, выжидая удобного момента, чтобы ударить в спину… На местах, в аулах, где у власти по необходимости приходилось оставлять баев, даже бывших эмирских офицеров — из тех, что были в действительности либо только искусно прикидывались лояльными, — там скрытых врагов, без сомнения, еще больше.

Все это сделалось Нобату еще более ясным после поездки в родной Бешир и другие поречные аулы.

У себя на работе, в отделе, он временами засиживался допоздна. Просматривал документы Керкинского ревкома, городского Совета, Военно-гражданского управления — такой, смешанный по составу, орган власти был создан в дни обороны города против байско-эмирских полчищ. Нобат стремился дознаться, какую роль в событиях, начиная с первых раскатов революционной бури — с марта семнадцатого года, когда рухнул царский режим, — играл тот или иной работник советского аппарата. Правда, из тех людей лишь немногие оставались теперь в городе или округе. Судьба разбросала их — кого в Чарджуй или Термез, кого в Каган или Бухару, кого в Ташкент, а кого и дальше — в Семиречье, в Оренбургскую и Самарскую губернии, в Полторацк[9] и даже в Баку. О прежних делах кое-кого из оставшихся в Керки Нобат наводил справки — для этого приходилось писать письма в разные города страны. Не раз, составляя такие письма, Нобат обращался за советом к Владимиру Александровичу Ефимову. Ведь у того знакомых порядочно было всюду.

Много оказалось у Нобата чисто «бумажной» работы. И здесь Ефимов помогал — знакомил с формами учета кадров в виде личных дел — досье, а также картотек. Навыков письма, делового стиля Нобату очень недоставало — тот же Владимир Александрович подсказывал, как вести записи, употребляя сжатые формулировки, стандартные образцы, добиваясь при этом полноты и ясности необходимых сведении.

Кроме «бумажных» дел — живое общение с людьми. Каждое утро у дверей окрчека толпился народ. Из дальних аулов приезжали дайхане — с жалобами на калтаманов либо на баев, что пролезли в органы власти и по-прежнему измываются над бедняками. Приходили горожане — ремесленники, мелкие торговцы. Среди массы этих посетителей — их сперва опрашивал и «фильтровал» дежурный по чека — встречались и попросту клеветники, пытавшиеся с помощью грозной «чрезвычайки» свести личные счеты с недругами. Многие искали заступничества в спорах, которые возникали от того, что новая власть еще не успела выработать законодательства для всех сфер общественной жизни. Таких людей отсылали в исполком. Но попадались и те, кто приносил в высшей степени ценные сведения о махинациях или замыслах как явных, так и скрытых контрреволюционеров. Вот это — желанная «добыча» для Гельдыева.

Постепенно и его узнали люди — те, кто не слыхал о нем прежде, по событиям двадцатого года. Узнали: начальник Нобат Гельды прост в обхождении, не допускает никакого чванства или высокомерия. Слушать умеет внимательно, терпеливо — если перед ним честный человек. А уж нечестный, клеветник или праздный пустослов — берегись! Распознает в две минуты, и тогда только глазами черными сверкает. Тоже без крику, тихо, сквозь зубы, посоветует убираться поживее и дорогу забыть в окрчека… Ну, а бедняка, несправедливостью обиженного, возьмет под защиту. Все расспросит: как устроился, как доехал, если издалека, имеет ли средства на обратный путь. И своих людей вместе с ним пошлет. Уже два или три аульных «бай-ревкома», слышно, разогнали после того, как жалобщики побывали у Гельдыева.