Бригадир прислушивался. Не меньше тридцати метров отделяло спасателей от места аварии. Опоздают. Зарядов у них нет, иначе давно были бы слышны взрывы. А много ли сделаешь кайлушкой и лопатой? Может быть, дня через три-четыре они сумеют проложить дорогу. Но тогда уже будет поздно.
Афоня снова закашлялся. Он был плох: слабые легкие. На него первого обрушил свой удар холод. Колобков, на что крепкий и жилистый, и то дрожал в ознобе.
Никодим Авраамович покрепче прижал к себе маленького, щуплого парнишку, отдавая ему остатки своего тепла.
— Держись, Афоня, держись!
«Я уж стар, — думал бригадир. — Ребят бы только спасти. Афоня совсем молод, ему жить да жить. На свадьбе его еще не погуляли… А парень-то какой!»
Бригадир вспомнил, как в Ширяевской тайге они, небольшой отряд старателей, пробивали шурф: Колобков поджег запальные шнуры, полез наверх из ямы, но лесенка подломилась. Взрывник никак не мог вскарабкаться по скользкой стенке наверх — тяжел, громоздок. Вот-вот рванут заряды!
Поблизости был один Афоня. Маленький, легонький, как кузнечик, он прыгнул в шурф, помог товарищу ухватиться за скобы и вылезть наверх.
Настоящий старатель, горняк… А Колобков? Когда на них неожиданно вышел медведь-шатун, он, не мешкая, шагнул навстречу с одним лишь ножом в руке. Зверь уже прижал уши, готовясь к броску. К счастью, товарищи услышали крик и успели прийти на выручку.
И такие парни должны погибнуть из-за предательства Лискова! Эх, раскусить бы этого подлеца сразу! Распознать бы тогда еще на его узенькой прыщеватой физиономии обман и хитрость. Пришел, расплакался: вот, мол, побродил по свету, вернулся домой, к шахтерской доле — нет ее лучше. Нет, не затем вернулся этот ловкач!
Золото… Казалось, оно навечно уже утратило свою губительную власть над людьми. Да разве дело в золоте? Беду приносит не оно, а такие хищники, как Лисков. Не перевелись еще на нашей земле алчность и стяжательство. И он, бригадир, должен был помнить об этом. Он виноват в том, что поверил покаянным и лживым словам этого типа. Не раскусил…
А должен был бы…
Путаные обрывки воспоминаний мелькали в голове старого бригадира. Он еще застал времена, когда на этой унизанной крупинками желтого металла земле шел буйный, пьяный праздник обогащения и гибели, торговли и обмана. Как зеленые мухи, слетались сюда искатели легкой наживы. Они ничем не брезговали. Подстерегали одиноких старателей на вьючных тропах, подпаивали фартовых мужичков, обезумевших от неожиданной удачи.
А потом наступили иные времена. Сами же шахтеры навели порядок, покончили с «диким фартом». Но и по сей день драги и гидромониторы продолжали извлекать из-под земли ржавые кандалы, или набитый гвоздями кистень, или ствол карабина рядом с истлевшей одеждой старателя. Находки отправляли в музей. Пусть историки копаются в прошлом.
И все же прошлое не упрячешь в один миг под музейное стекло. Наверное, «Черные идолы» беззвучно хохочут сейчас со своих вершин…
Бригадир очнулся. Замотал головой, сбросил сонный бред. «Замерзаем. Еще немного, и холод одолеет».
— Отдохнули, ребята, за работу! — прохрипел он и растормошил товарищей. — За работу. Пробьемся!
Он помог подняться Афоне, дал ему кайлу.
— Пошли, Афоня, пошли!
Только в одном спасение — в работе. Двигаться, двигаться, не давать холоду завладеть телом. Пока они в движении, они живут!
Глухие удары слышались в штреке. Далеко спасатели, очень далеко. Будь у них насос, они давно бы прошли снизу, со стороны бедрага. Но вода преградила им путь.
— Зачем? — глухо сказал Афоня. — Бесполезно.
— Надо, — жестко ответил Никодим Авраамович.
Стоя по грудь в ледяной воде, они били кайлами каменистую стенку. Узкий штрек заполнили звон металла и хриплое дыхание.
— Поторапливайся! — крикнул Эмик помощнику. Он стоял под мостом, у самой воды, и придерживал страховочную веревку.
Река гремела, ворочала камни. У опорных столбов светились буруны. Видны были взмахи топорища. Тюк-тюк-тюк. Река подхватывала щепу.
Лисков раз за разом подрубал опору в том месте, где она уходила в темную, бурлящую реку. Мост нависал над ним длинной и плоской крышей. Изредка по реке проплывали белые льдины, оторванные течением от заберегов.
— Может, сразу и свалим? — крикнул замерзший Лисков.
— Делай, как сказано, — ответил шеф, пересиливая шум реки. — Подруби, но оставь на два пальца!
На этот раз Эмик хотел действовать наверняка. Машина вместе с шофером должна рухнуть в реку. «Попутчик» больше не жаждал встречи с противником с глазу на глаз, чтоб свести счеты. Таких медведей, как Иван Сажа, следовало бить исподтишка, не то могли и подмять.
Далеко, на высоком темном полотне гор, которое закрывало тусклое небо, как занавес, показалось светлое пятно. Оно медленно ползло по склону.
— Руби быстрее! Давай следующую опору, ты, лапоть!
— Занемел я, — донеслось из-под моста.
Шеф выругался и, проклиная Ивана, полез в воду. Ты настойчив и упрям, Иван Сажа, но и Эмик не лыком шит.
Он бил в стойку с таким остервенением, словно перед ним был сам шофер.