Дорога к дому

— Ты прав, — медленно проговорила она, отворачиваясь в сторону. — Конечно, ты прав. Тоскана — это то, что нужно. Забронируй места. Похоже, ты в этом разбираешься лучше меня. — Она поспешила выйти из комнаты, прежде чем он заметил у нее на щеках слезы отчаяния.

Дальше все стало рушиться, и однажды утром она проснулась и поняла, что муж вызывает у нее стойкое отвращение, как в физическом, так и в духовном плане. Во время завтрака она глядела на него и всерьез задумалась о собственном психическом здоровье. Как могла произойти такая перемена? Неужели сейчас перед ней тот же самый человек, с которым она проводила бессонные ночи в Нью-Йорке? Ведь именно рядом с ним она проснулась в одной постели с мыслью, что и ей наконец в руки попала частичка счастья. Она прятала глаза, изучая содержимое своей чашки с кофе и избегая встретиться с ним взглядом. Как только ей в голову пришла мысль уйти от него? Паутина, связующая воедино их семью, — не говоря уже о сыне, — казалась настолько прочной, что не представлялось никакой возможности из нее вырваться. Что скажут ее родители? А его родители? Отхлебнув еще кофе, Мадлен продолжала сражаться с вопросами, возникающими в голове. Как вообще можно бросить милого, доброго и, в общем-то, вполне обычного мужа? Как бы то ни было, мрачно подумала она, большого выбора у нее нет. Теперь, когда она осознала, как же сильно ей хочется вырваться на свободу, о совместной жизни не могло быть и речи. Осталось только найти в себе мужество и сделать решающий шаг.

Но проще сказать, чем сделать. В последующие месяцы она не раз думала, что совершает самую большую ошибку в своей жизни. Например, когда видела Питера и Джеймса, лежащих на кровати; маленькие пухлые ножки сына переплетены с ногами отца. Или когда Джеймс смотрел на нее с постели, которую они все еще делили, и отпускал какой-нибудь приятный комментарий… Это платье тебе очень идет, Мадлен. Ты в нем хорошо выглядишь. В такие моменты ей казалось, что она просто напридумывала всяких глупостей. Но стоило ей начать колебаться в своем решении, стоило начать проклинать себя за эгоизм и нежелание думать о будущем своего ребенка, которому предстояло расти без отца, как случался небольшой спор или просто обмен мнениями, и все начиналось по новой. Но этому нужно было положить конец. Ей хотелось от жизни большего. Хотелось чувствовать себя живой, настоящей, быть с тем, кто смог бы раскрыть лучшие ее черты, кто помогал бы ей развиваться и двигал вперед. Джеймс же, напротив, прилагал все усилия, чтобы она оставалась такой, как и была, у него под крылом.

Она оставила письмо. Ей хотелось проститься другим способом, произнести пламенную речь, которую она долгое время усердно репетировала перед зеркалом в ванной. Четко подобранные слова, формулировки, интонации в результате выплеснулись на бумагу. Она дождалась, когда он упорхнул на работу, и написала послание, не решившись сказать все это ему в лицо.

Письмо получилось длинным. Во всем она винила только себя. После стольких лет совместной жизни она поняла, что больше не может. Она возвращается в Лондон на несколько недель, назад к родителям, где, хорошенько все обдумав, примет решение, как поступить дальше. Они с Питером покинули женевскую квартиру в девять утра, сели на поезд до аэропорта и улетели в Лондон. Она не взяла с собой почти ничего: одежда, личные вещи остались в Швейцарии. Это был единственный выход, убеждала она себя, собирая самое необходимое для себя и Питера, игрушки и книги. Надо все хорошенько взвесить, а лучше всего это делать на нейтральной территории.

— Едем отдыхать? — все не уставал спрашивать Питер. — А где папа?

Сердце Мадлен щемило от боли. Она только проводила рукой по его волосам и произносила слова утешения. Папа приедет попозже. Это все, что она могла тогда придумать.

Конечно же, поначалу Майя осуждала ее. Сидя на маленькой кухне вечером, когда они приехали, Мадлен пыталась сбивчиво объяснить матери, что же конкретно ее не устраивало в собственном браке, и почему она, как назвала ее поступок мать, сбежала. Это было нелегко. Но, когда она закончила свой рассказ и подняла глаза, полные слез, на Майю, та медленно кивала.

— Мне этого мало, — с жаром сказала Мадлен. — Я так больше не могу. Такая жизнь не по мне. Все… все слишком просто.

— Ты права. Нам всем казалось, что мы хотим именно этого, — тихо согласилась Майя. — Спокойной жизни. Но она не для таких, как мы. — С этими словами она тяжело поднялась из-за стола.

Мадлен хотелось что-то сказать. Она видела, что Майя неправильно ее поняла. Майя была убеждена, что для них, иммигрантов, ничто и никогда уже не будет просто. Но сейчас для Мадлен было важнее то, что мать спокойно отнеслась к ее решению. Это было намного важнее всякого понимания. Она проглотила готовые было сорваться с губ слова и попыталась улыбнуться.