Дорога к людям

Приближались трагические дни, когда тогдашняя 16-я, потом 19-я армия генерала Михаила Федоровича Лукина и еще три наших армии после грандиозного наступления войск фельдмаршала фон Бока по плану «Тайфун» оказались на многострадальной Смоленщине в тисках окружения. Военные корреспонденты метались по всем направлениям, не зная, где линия фронта, где тыл, где оккупированная земля. Но о тех неудачах наших известно многим.

Вспоминаю смоленский городок Ельню. Видимо, его расположение на важной для обеих сторон железной дороге привело к тому, что в конце лета сорок первого года он стал центром ожесточенных боев и дважды переходил из рук в руки. Окончательно освободили его, как это ни печально, только в 1943 году, то есть после Сталинградской битвы и грозного для противника ее результата. Не забыть командира полка 24-й армии генерала Ракутина — подполковника Некрасова. Нарушая Правило Устава о том, что командир не должен находиться в рядах наступающих групп, он подчас, черный от злобы, неистовый, властный, первым срывался из траншей в атаку, звал за собой солдат, воспламенял и малодушных, сам рвался навстречу и нередко кончал бой в нашу пользу, чудом оставаясь живым!

Как-то в разгар сражения мы с Петром Белявским увидели подходившего к нам Г. К. Жукова, командовавшего Западным фронтом. Мы смутились: пили из котелков пиво из привезенной откуда-то бочки. Маршал не обратил на это внимания, спросил, откуда мы, и поинтересовался, знаем ли мы Некрасова.

— О, уже две недели мы с его полком. Потрясающий командир.

— У нас, армейцев, такого термина в лексиконе пока нет, — усмехнувшись, заметил командующий. — Но командир, каких не так часто встречаешь. На них-то армия и держится в эти трудные времена.

...То было в сентябре первого года войны. Ельню, где многие корреспонденты, и я с ними, побывали тогда, наконец взяли бешеным штурмом, взяли в первый раз, и там видел я немало пленных немцев: понурых, но убежденных — их захватили случайно. Москва станет германской.

Было бы наивным утверждать, будто все годы войны я провел, как журналист, с Рокоссовским. Да, часто виделся с ним — под Москвой, на Брянском фронте, в дни Сталинградской битвы, в пору сражения против немцев, намеревавшихся рассечь у основания курский глубокий выступ наших войск в глубину расположения противника. Моими собеседниками были, главным образом, не генералы, а солдаты и офицеры маршала. Им и обязан я тем, что имею возможность рассказать здесь об их боевых делах. Одно из исключений — разговор с генерал-лейтенантом Михаилом Федоровичем Лукиным.

— В октябре, — вспоминал он, — под напором неприятеля с огромным его превосходством сил четыре наших армии все же попали в «котел». Окружены 19-я, 20-я, 24-я и 32-я... Я командовал 19-й. Положение этих наших войск затруднялось еще и тем, что они были разобщены территориально, связь, и то непостоянная, поддерживалась по радио или ординарцами, что совсем ненадежно. Тяжело, однако уверенности в себе мы не теряли, если не считать прирожденных трусов.

Разметанные по лесам группы постепенно сосредоточивали в одном месте, сколачивали во взводы, роты, полки всех видов оружия, комплектуя их соответственно пехотинцами, артиллеристами, которые, как всегда, чаще всего нас выручали, танкистами, очень пригодившимися в лесах кавалеристами.

Офицерам я, человек в общем-то мягкий, приказал установить дисциплину железную. Как ни странно, удавалось это легче, нежели в обычных, неисключительных, условиях войны. В окружении даже молодые или по натуре разболтанные бойцы понимали: только беспрекословное повиновение начальникам и сплоченность помогут им вырваться из «мешка» к жизни, на свободу. Контратаки наши вспыхивали все чаще, одна за другой в безнадежном почти положении. Наконец, собрав кого можно было из генералов на совет, решил большой группой войск начать пробиваться на восток. Напряжение страшное, однако часть наших сил прорвала густое вражеское оцепление и соединилась с регулярными частями Красной Армии. Условлено было с командовавшим группой прорыва: усилив ее другими полками вне окружения, он станет наступать на запад, на соединение с нами, и в конечном счете осуществит в сражении выход четырех армий из невиданного «плена». Не знаю, что помешало тому генералу выполнить мой приказ, но ожидаемого тогда не произошло.

— Вы снова ранены были?

— И снова — в ногу. Тут я уже ничего не помню. Очнулся, вижу — лежу на кровати. Наш госпиталь? Потрогал ногу сквозь одеяло. Нет ноги. Ампутировали!.. Хотел благодарить врачей, хирургов, а они говорят по-немецки. Итак, я в плену!.. И еще вскоре черт принес знаете кого — бывшего советского генерала Власова. Тоже в плену? Да, но плен особый. Уговорили предателя возглавить так называемую власовскую антисоветскую, контрреволюционную армию. Пришел ко мне в палату. Начал говорить. Я молчу, стиснув зубы.

«Вы, Михаил Федорович, старше меня и по званию и по воинскому опыту. Предлагаю товарищески (меня передернуло): армию возглавите вы!»