Дорога к новой жизни

— Это вы головой знаете, — со злобой сказал Митрич, — а представить, как это выглядело, кишка тонка. Как после атомной войны. Власти никакой, жить негде, все сбиваются в стаи, за паршивые ботинки зарежут и глазом не моргнут. Баб ловили и толпой насиловали. Еще и воспитание наше волчье — моментально вспомнили, как оно в 90-е было, когда жизнь ничего не стоила, и у кого нож с пистолетом, тот и прав. Только там можно было гнать за бугор остатки советской роскоши за зеленые бумажки, а здесь то же самое эльфам за автомат с патронами. У кого оружие в руках — тот король, пахан и начинает свои условия диктовать. Вот только в отличие от бывшего СССР надо налаживать производство, если жить хотим. Эльфы, суки, разборчивые. Свое добро обратно не принимали. И то, — подумав, добавил он, — если бы покупали, так немногие уцелевшие сейчас ковырялись бы в земле палками-копалками, как бибизяны.

— За первый год тысяч двадцать погибло. Кого убили, кто с голоду. И вот были такие Захаров с Рублевым...

— Это, в честь которых завод Захарова и кладбище Рублева?

— Те самые. Рублев был обычный инженер, но с мозгами и руками, как получил возможность нормально работать, не опасаясь, что продукцию из глотки вынут вместе с зубами, поставил практически всю промышленность, что сегодня существует. У него была своя команда производственников, и в остальные дела он не лез. А вот Захаров был сто процентов контуженный на голову бывший офицер вэвэшник. По разным Чечням с прочими Дагестанами так наследил, что непременно заработал бы пожизненное, но очень вовремя подсуетился и отбыл сюда. Прокуратура с милицией надо думать до сих пор с нетерпением ждут его возвращения. Тот еще волчара был. Кличка у него была среди своих же товарищей соответствующая — людоед.

Когда в стране или вот как здесь бардак, такие оказываются востребованными. Ровно до тех пор, пока порядок не наведут. А потом их самих к стенке. Собственно так и случилось. Взорвали Захарова, и не удивлюсь, если его же соратники. Под конец он всех достал. Зато завод теперь его имени и есть почему.

Наверное, в то время по-другому и нельзя было. Только так — расстреливать на месте пойманных на любой противоправной мелочи, вешать публично убийц и сажать на кол насильников. Страшное дело как кричат люди когда их на кол сажают, — покачал он головой, — уже видели и знают, как долго можно мучаться. — Были такие специалисты у него в команде. Не то в Афгане научились, не то еще где.

А еще устраивали селекцию на профессии и заставляли работать кого за станком, а кого на земле, не спрашивая мнения. На заводе за опоздания или не выполненные нормы отправляли на стройки народного хозяйства без оплаты и с половиной пайкой. Как всегда в таких ситуациях и доносы расцвели пышным цветом. Лет за пять настала тишь и благодать. Право на беззаконие и безнаказанность осталось только у его личной гвардии. Уже были и городские структуры, вроде полиции и коммунальных служб, но власть была только у одного человека.

Что там произошло, никто толком не знает, а если знает, так помалкивает. То ли ему в голову моча стукнула, то ли время пришло избавляться от соратников и остаться единственным Светочем Лучшей Жизни и первым заместителем Бога, но вторая составляющая власти — Рублев, обеспечивающий бесперебойную работу заводов и фабрик, неожиданно скончался, причем открыто говорили про дырку в голове от пули. А потом обнаружился заговор против Захарова. Парочка его ближайших друзей загремела в тюрьму с нехорошими перспективами.

Митрич остановился и демонстративно выхлебал второй стакан водки. Призрак, заинтересованный неожиданным монологом, промолчал. В первый раз он слышал подобный рассказ. То есть в разговорах иногда что-то мелькало, но без подробностей — люди не любили об этом говорить. Сегодняшняя жизнь всех устраивала, а прошлого вроде и не существовало.

— Весь интерес, — продолжил Митрич, — что в таких случаях и не понять постороннему, был сначала заговор или он появился, когда стало понятно, что и за ближайший круг соратников не сегодня, так завтра возьмутся. Мемуаров такие ребята не оставляют, а даже и найдутся, пойди, проверь, где он там привирает. Каждому хочется выглядеть покрасившее перед читателями. Оправдать себя непреодолимыми обстоятельствами.

«Да, вообще-то я лично стрелял в затылок, но по приказу, и чувствовал при этом негодование перед неправильной политикой на этом этапе», — с сарказмом пояснил Митрич.

— Хотя, через абзац выяснится, что в маузере патронов не было, и он гордо прямо в лицо говорил зарвавшемуся тирану гневные слова. Другие правда этого не слышали, но у них с памятью от возраста проблема приключилась.

— А ты? — заинтересовано спросил Призрак.

— Я? — переспросил Митрич, — а я не лучше других.

Отслужил в армии свой срок обычным вованом...

— Чего?

— Внутренние войска. Обеспечение порядка внутри страны. В теории никакого отношения не имеет к вооруженным силам, а на практике и артиллерия с авиацией имеется, и в разные горячие точки сунуть могут. И посылали.