Дорога к подполью

Подскребов оказался хорошим знакомым Ивана Андреевича Козлова, с которым Ольга познакомилась через «Фунеля», и сделалась его связной и ближайшей помощницей.

Комсомольцы молодежной группы во главе с Анатолием Косухиным доставляли литературу и мины из леса на свои базы, а затем — меньшими партиями — на конспиративные квартиры. Ольга забирала все это с конспиративных квартир и разносила руководителям подпольных групп. Она обкладывалась литературой так, что едва могла повернуться, и шла будто в картонном корсете.

Услышав от Ольги о работе Сергея в Сарабузе, Иван Андреевич попросил пригласить Сергея к нему.

Сергей, переживший провал организации Григорова, происшедший из-за провокатора, проникшего в ряды подпольщиков, был теперь очень осторожен. Он даже возмущался обширным знакомством Ольги чуть ли не со всем советским активом Симферополя. И когда Ольга сообщила Сергею о своем новом знакомстве с руководителем подполья, Сергей отнесся к ее словам недоверчиво.

— Ты, кажется, нарвешься на провокатора, — отчитывал он жену, однако к Ивану Андреевичу пошел.

В первый момент, увидев голубые глаза и рыжеватые волосы Козлова, Сергей подумал: «Ну, конечно, переодетый немец и провокатор. Вляпалась Ольга!»

Но в ходе разговора с Иваном Андреевичем, когда Сергей старался поменьше говорить, но побольше слушать и замечать, его подозрения быстро растаяли.

Иван Андреевич поручил Сергею организовать диверсионную группу на станции Сарабуз. Люди у Сергея уже были и горели желанием настоящего серьезного дела. Сергей очень удачно построил свою организацию, гестаповцы так и не смогли найти к ней пути. Подпольщики диверсионной группы Шевченко минировали и взрывали поезда, выводили из строя паровозы и вагоны, поджигали горючее, которое немцы подвозили к сарабузскому аэродрому. Группа Сергея работала непрерывно, и все ее члены остались живы.

Люди нашей столовой и подпольная работа

Вначале Ольга давала мне газету «Красный Крым», печатавшуюся в лесу, листовки на русском языке, изредка центральные газеты «Известия» и «Правду», которые доставлялись в лес на самолетах. Получив драгоценную пачку и запихнув ее под ватник, я, словно на крыльях, неслась в столовую, чувствуя себя именинницей. Часть газет и листовок раздавала там — прежде всего Ивану Ивановичу и Муре Артюховой, затем буфетчице Марии Васильевне, калькулятору Нате, кассирше, официанткам и кладовщику Белкину. Им разрешалось в свою очередь дать литературу знакомым, которым они доверяли. Мура Артюхова никогда не ограничивалась одним экземпляром и выпрашивала несколько. У нее была связь с обувной фарбикой им. Ильича, где работал ее муж. Мура приводила множество аргументов: люди ждут, люди жаждут газет и листовок, любого печатного слова Родины.

Разумеется, я давала газеты и листовки только тем, кому вполне доверяла, главное, чтобы люди умели молчать. Надо было соблюдать осторожность и обходить языкастых, легкомысленных, они могли провалить все дело случайно, без злого умысла. А ведь даже за одну листовку или газету пытали и убивали в гестапо.

Изредка у Ивана Ивановича и Муры появлялись листовки, которых не было у меня. Откуда они их брали? Это меня не касалось, но я кое о чем догадывалась.

Устная агитация среди народа и распространение газет и листовок делали свое дело. Люди передавали друг другу вести, которые зажигали в исстрадавшихся душах надежду, вызывали восхищение героизмом советских воинов.

Ходили в народе слухи, которые превращались в легенды. Говорили, например, что когда немцы потопили под Керчью, в другом варианте — под Севастополем, наш военный корабль, то офицеры и матросы, выстроившись на палубе, пели «Интернационал», пока не погрузились вместе с кораблем в морскую пучину.

— В Инкермане, — рассказывала мне одна девушка, которая там жила, — по ночам выходят из глубины взорванной горы, где были каменоломни, четыре краснофлотца в черных бушлатах и бескозырках с ленточками. Они бродят везде и поют советские песни. Многие слышали пение, а некоторые даже видели темные силуэты моряков…

На мой вопрос: «Как же они остались живы и вышли оттуда?» — девушка ответила:

— В щели обвала просачивался воздух, меж камнями пробивался родничок, а продуктов оставалось много. Целый год краснофлотцы долбили скалу ножами, — говорила девушка, — пока не прорубили выход.

Они очень долго находились в темноте и теперь не могут смотреть на дневной свет…

Девушка верила в эту легенду, и мне хотелось верить: нет, не погибли, остались живы в недрах горы мужественные краснофлотцы, и по ночам над истерзанной, пропитанной кровью землей Инкермана, нарушая гнетущую тишину, разносятся песни непокоренных моряков!

Варианты этой легенды и сейчас рассказывают в Севастополе. Но, может быть, то не легенда, а быль?

О слухах плохих люди говорили возмущенно и презрительно: «Вот, мол, какую брехню распространяют проклятые фашисты!».

Мы с Иваном Ивановичем вели постоянные беседы на политические и военные темы и прежде всего о действиях Красной Армии на фронте.