Дорога к подполью

Начался массовый уход в лес, к партизанам. Снималось с насиженных мест население целых деревень, шли в лес все — старые и малые, угоняли скот. Бежали к партизанам пленные. Были случаи перехода на сторону партизан больших групп румынских солдат и даже добровольцев. Но была у этого явления и оборотная сторона: в ряды партизан проникло немало провокаторов и шпионов.

А в это время наш Володя медленно умирал, видно, совсем уже немного ему осталось жить. Леля привезла его на линейке совсем больным, с постели он не поднимался.

Володя заболел туберкулезом еще задолго до войны. Было время, когда врачи приговорили его к смерти, но я знала, что он не умрет, чувствовала это каким-то внутренним чутьем. И действительно, Володя поправился, каверны зарубцевались и здоровье его настолько окрепло, что он прожил бы еще немало лет. Я любила Володю, как родного брата. Когда началась война, Володя мне сказал: «Война меня убьет». Так и вышло.

Умирающий Володя утешал нас:

— Хорошо, что я так болен… и не могу подняться с постели: гитлеровцы оставят вас со мной, когда будут отступать…

Мы с сестрой его не разубеждали, пусть думает так, но между собой говорили иначе. Если немцы прикажут всем выйти из города, что тогда будем делать? Володя не может встать, а мы его не оставим. Гитлеровцы пристрелят на наших глазах беспомощного Володю, а потом прикончат и нас… Мне вспомнилось, как расправлялись немцы с жителями Керчи, когда наши высадили десант. Папу тоже пристрелят, если погонят вон жителей из Бахчисарая: папа так слаб, что сейчас же отстанет. Конечно, мама погибнет вместе с ним, ведь она не оставит его…

Такие мысли в те дни тревожили не только нас, но и многих других людей.

Счастье освобождения было у порога Крыма. Но удастся ли дождаться его?

Вечером мы собрались у Вячеслава и стали обсуждать создавшееся положение.

Что же нам делать дальше? Ясно, что наша связь с партизанами оборвалась. Теперь уж никому не разрешается выходить за черту города. Жители прилесных деревень уходят в лес, а гитлеровцы жгут эти деревни. Нюся, по всей вероятности, тоже ушла и больше сюда не приедет. Надо думать о том, как нам уйти в лес.

— Мне удалось нащупать партизанского «водителя» — проводника, — сказал Вячеслав, — он обещал прийти за нашими пленными в авторемонтные мастерские и увести к партизанам.

— Почему же я об том ничего не знаю? — удивился Николай. — Что же ты от меня его скрывал?

— Тебя сегодня послали работать в гараж, и как раз в это время пришел водитель. Вот я и докладываю, можешь не обижаться.

— Хорошо, — сказал Николай, — но у меня есть на примете другая нить. Я знаю женщину, через которую мы восстановим связь с подпольной организацией, и эта женщина — Ольга Шевченко. Вот слушайте. Когда я еще находился в тюрьме, меня как-то повели пилить дрова к одной немецкой фрау. У нее во дворе меня увидел Сергей Шевченко — хороший знакомый, бывший преподаватель физкультуры. За пачку сигарет он выпросил у часового разрешение и привел меня к себе. Ольга, его жена, накормила меня, согрела воду и, пока я купался, выстирала и выварила рваные брюки, — единственную мою одежду.

Освободившись из тюрьмы, я изредка к ним заходил. Ольга прекрасная женщина. Вы знаете, она скрывала у себя комиссара Подскребова, которому удалось бежать прямо со двора гестапо.

Теперь слушайте дальше. Накануне того дня, когда Нюся в последний раз приезжала к нам, я был у Ольги. Сергей теперь работает в Сарабузе, приезжает только по воскресеньям. По-моему, Ольга играет у подпольщиков важную роль, у нее можно узнать все свежие новости с фронта. Я сейчас же отправлюсь к ней, а с водителем ты, Вячеслав, подожди пока.

— Ну что ж, иди, — сказал Вячеслав, — только скорей возвращайся, не томи нас. Эх! Пятки чешутся, так бы и побежал в лес. Там своей братвы много, — мечтательно продолжал Вячеслав, — морячков севастопольских… Автомат в руки — пошел чесать, только перья полетят от гадов. Тянет в лес меня: там своя, советская земля, а здесь молчи, стиснув зубы…

Николай ушел. Мы с Вячеславом никак не могли усидеть спокойно на месте.

Наконец, Николай вернулся.

— Неудача, товарищи, Ольгу я не застал дома, на дверях висит большой замок. Спросил у соседей, говорят: на прошлой неделе уехала в Сарабуз, когда будет, не знают.

Мы расстроились, но Николай сказал:

— Никуда Ольга не денется, через день-два приедет домой.

— Конечно, будем ждать, — сказал Вячеслав, — но если прежде придет водитель, я уйду в лес.

— Смотри, Вячеслав, не забудь и обо мне, — попросила я, — забеги в столовую, я уйду прямо оттуда.

— Будет возможность, обязательно зайду за тобой, даю слово.

— Ну хорошо, утро вечера мудренее, — сказал Николай, — события сами подскажут, как поступить, но мой совет — дождаться Ольги.

Так закончилось наше совещание, а на другой день я узнала от Николая, что Вячеслав с группой пленных, работавших в мастерских, неожиданно ушел. Николая в тот момент не было в мастерских, и он остался. По-видимому, партизанский водитель не мог ждать: в таких делах промедление равносильно смерти.