Дорога к подполью

А в 12 часов дня всем стало ясно из сообщений по радио.

Итак, война с фашистской Германией. В эту ночь немецкие летчики сбрасывали на парашютах морские мины, пытаясь минировать севастопольские бухты, чтобы запереть и уничтожить Черноморский флот. Наши зенитчики сбивали вражеские самолеты с курса и не давали бомбить прицельно. Беспорядочно сброшенные мины разрушали город.

Одна из мин попала в большое здание в Матросском переулке, неподалеку от которого жила моя подруга и сослуживица по Управлению гидрометслужбы инженер Нина Ивановна Белокурова. В комнате Белокуровой вырвало окно и заклинило дверь, обрушилась штукатурка с потолка, но несмотря на столь необычные для мирной жизни явления Нине Ивановне и в голову не пришла мысль, что началась война.

— Вот доучились, — сказала ее квартирная хозяйка, — запустили вместо холостого боевым снарядом.

Многие в эту ночь, видя опускающиеся парашюты и под ними что-то вроде человеческих фигур, спешили к месту спуска «парашютистов» и были убиты или искалечены. Некоторые смотрели в окна — и осколки стекла ослепили их, изранили им лица.

Целый день толпился народ у разрушенных домов. Улицы в пострадавших районах были усыпаны камнями, кусками штукатурки, покрыты налетом пыли, в листве деревьев торчали щепки. Эта картина яснее всяких слов говорила: началась война. От развалин веяло смертью.

Какая-то женщина сказала:

— Получили воскресный отдых, бедняги!

— Заснули навеки… — мрачно добавила другая.

Толпа зашумела, послышались крики: «Гады ползучие!», «Я бы их на куски порвала, в море утопила!», «Что им, бандитам, нужно от нас?». Кто-то сказал тонким, словно девичьим голосом: «Сейчас пойду и запишусь добровольцем на фронт». Я обернулась и увидела мальчика лет пятнадцати.

— Рано тебе еще на фронт, — ответил высокий голубоглазый парень, видимо, брат мальчика. — Я пойду на фронт, а ты заменишь меня на заводе.

Парень обнял брата за плечи и повел его из толпы.

Все были потрясены, но еще никто не представлял огромного размаха страшного бедствия, которое сметет с лица земли многие города нашей страны. Не представляли, что на земле, впитавшей в себя кровь защитников первой обороны Севастополя, начнется вторая оборона, еще более героическая. Что снова загремят пушки на Малаховом кургане, а бронзовый Корнилов, стоящий на его вершине, исчезнет без следа, будто и он примет участие в этой обороне и будет убит вторично.

Вечером я вернулась к себе в городок и тотчас же написала заявление на имя командира батареи, с просьбой принять меня на военную службу в качестве медсестры: ведь когда-то я окончила одногодичные курсы медсестер. Такое же заявление подала и Наташа Хонякина — жена старшего лейтенанта, командира первой башни, работавшая раньше медсестрой на этой же батарее. На наши заявления, прочитанные на собрании батарейцев, мы получили ответ довольно туманный: ждите, мол, а когда будет нужно, мы вас призовем; покамест будете числиться в резерве батареи.

В этот же день Борис подал заявление о вступлении в партию.

Первые военные месяцы

Шли недели. Налеты на Севастополь продолжались.

Они обычно происходили ночью, с полуночи до четырех часов утра, с рассветом улетали последние самолеты. Прошел слух о сброшенных парашютистах-диверсантах. Жители насторожились. От каждого незнакомого человека, вызывавшего подозрения, требовали документы.

Из Севастополя стали вывозить детей в деревни. А в городке женщины с детьми ночевали друг у друга. У меня образовалось целое общежитие; всю мебель я сдвинула в угол, на полу расстилали матрацы, перины и укладывались спать.

Затем мы решили перебраться в заброшенную со времен первой мировой войны шестнадцатую морскую береговую батарею. Она находилась в километре от нашего городка, у самого обрывистого берега.

Как-то еще перед войной, гуляя, я случайно набрела на эту батарею. Над землей возвышалось бетонированное сооружение с площадками, на которых когда-то стояли пушки. На трехметровой глубине под землей — казематы. Маленькая лестничка вела в коридор. Темно, таинственно и немного жутко.

Теперь батарея ожила: убрали камни, подмели пол в казематах, принесли керосиновые лампы, привезли и расставили кровати. Днем мы находились у себя в городке, а на ночь отправлялись на старую батарею. Здесь сквозь трехметровый бетон глухо слышалась пальба зениток.

Но мы не долго жили на шестнадцатой батарее. Вскоре началась эвакуация жен начсостава, и большинство их уехало. Я уезжать отказалась, так как не хотела покидать мой родной Севастополь и думала, что рано или поздно понадоблюсь своей батарее. После эвакуации нас, жен начсостава, осталось в городке семь человек.