Дорога к Потаенному озеру

Девушки в офисе встретили его радостно: он платил им хорошую зарплату. В его городе некоторые и за год не зарабатывали тех денег, которые его помощницы получали за один лишь месяц просиживания за компьютерами. И вот вместо благодарности за его щедрость и требуемого от них усердия наглые дуры так расслабились, что однажды случайно стерли часть информации в образце письма и не заметили этого. Надпись в верхнем правом углу, набранная малюсеньким шрифтом, – единственное, что отличало его бизнес от аферы. Текст разъяснял условия получения выигрыша. «Вы участвуете в лотерее. Это письмо не является гарантией получения денежного приза».

Все. С исчезновением всего каких-то нескольких слов Гарик мгновенно стал аферистом. Именно такое обвинение и было выдвинуто против него. Мошенничество в особо крупных размерах. Дали восемь лет и забрали все, что было: квартиру в городе с дорогим ремонтом и эксклюзивной мебелью, загородный дом, банковский счет.

Оле и Зое пришлось вернуться в квартиру матери Гарика Розы Петровны, где все это время проживал Олин брат Миша. Оле пришлось продать драгоценности и шубы, чтобы как-то жить, а потом устраивать Зою в детский сад и искать работу. Однажды Гарику разрешили позвонить ей. Оля шипела в трубку, как встревоженная змея: «Не звони мне никогда. Ты сломал мою жизнь. Мне по улицам ходить стыдно, на меня пальцем показывают. В подъезде пишут «жена твари» и все такое. Ты обманывал людей. Обобрал тысячи беззащитных стариков. Ненавижу тебя! Ты – бездушное ничтожество. Мне жаль, что я встретила тебя в своей жизни». Он умолял позволить ему хоть иногда говорить с Зоей, но Оля была непреклонна. «Ни к чему хорошему это общение не приведет. Дочке не нужен отец-мошенник. Пусть лучше без отца растет». И, конечно, она подала на развод. Вот так Гарик вновь стал нищим, а жена и дочь исчезли из его жизни.

Тюремный срок тянулся невыносимо, нескончаемо долго. Казалось, он будет длиться вечно. И хотя сокамерники Гарику не досаждали, он мечтал, что было бы лучше, если бы они убили его однажды ночью, прижав к лицу подушку, или разнесли бы ему череп об бетонный пол, будто сам упал с верхнего яруса тюремных нар, чтобы эта невыносимая пытка прекратилась. Жить не хотелось совсем. Ничего хорошего не ждало его на свободе. Жить было незачем. Гарик очень скучал по дочери, пытался сохранить в памяти ее лицо, но с годами оно расплывалось и тускнело, как выцветающая фотография. Олю он вспоминал редко. Несмотря на прожитые годы, она не оставила глубокого следа в его душе, словно все это время они были соседями, а не супругами.

И вот, оказавшись однажды утром по другую сторону тюремных ворот, свободный, как ветер в поле, с грустью подумал, что долгие восемь лет закончились внезапно, как дурной сон. Раз – и очутился в реальности, а все, что было до этого, просто нудный мрачный морок. И вспомнить-то нечего. Две тысячи девятьсот двадцать дней, и все, как один, похожи друг на друга. Темное сырое замкнутое пространство, унылые надоевшие лица сокамерников, резкие окрики надзирателей и мир, сжавшийся до размеров крошечного зарешеченного оконца под потолком.

Теперь, стоя спиной к тюремным воротам, Гарик боялся шагнуть в этот мир, распахнутый перед ним, бескрайний, как океан. Как же он отвык от простора! Нахлынул приступ агорафобии. Страшно было сделать шаг в будущее. Вряд ли его ждет гостеприимная встреча.

Подъехала машина. Затормозила неподалеку. Над поплывшим вниз стеклом водительского окна показалось знакомое лицо. Андрей! Друг детства! Гарик был удивлен и обрадован, будто к нему явился ангел. Тот выскочил из машины с распростертыми объятиями, крикнул радостно, зычно:

– О-о-го-го, сколько лет, сколько зим! – И облапил его медвежьей хваткой. Они не виделись с тех пор, как Гарик основал свою фирму. Жизнь стала так увлекательна и интересна, когда повалили деньги, что о друге детства он как-то незаметно для самого себя позабыл. Тот звонил ему иногда, предлагал встретиться, но Гарику всегда было не до этого: то он был увлечен «раскручиванием» бизнеса, то обустройством квартиры, а затем загородного дома, потом Зоя заболела. Два года промелькнули незаметно, а потом – еще восемь, срок тюремного заключения. Получается, они с Андреем не виделись десять лет. Конечно же, тот изменился. Еще как! Возмужал, заматерел, раздался. Дубленка трещала на нем по швам, пуговицы вот-вот полетят в стороны. Явно купил не к этому сезону, а лет пять тому назад. «Видно, живет небогато. Машинешка совсем устаревшая», – думал Гарик, разглядывая из-за плеча Андрея старенькую иномарку. Они с минуту стояли, крепко обнявшись и хлопая друг друга по спине.

– А ты исхудал, совсем исхудал. – Андрей, наконец, выпустил его и отступил на шаг, разглядывая.

– Что ж, на тюремных харчах не особенно зажиреешь, – ответил Гарик с усмешкой. – А ты как узнал, что я сегодня выхожу?

– Оля позвонила, сказала.

– Странно. Я думал, она меня так возненавидела, что и не вспоминает.

– Она с Юлькой общается, с моей женой. Помнишь ее? Я женился на ее подруге.