Дорога к рабству

Поскольку книги профессора Карра посвящены международным проблемам, в этой области его идеи выявляются особенно отчетливо. Но и из отдельных его замечаний по поводу будущего общества можно заключить, что он ориентируется на тоталитарную модель. Иногда приходится даже задуматься, случайно ли сходство некоторых его положений с высказываниями откровенных тоталитаристов, или он следует этой тенденции сознательно. Например, утверждая, что "мы более не видим смысла в привычном для XIX в. разграничении общества и государства", отдает ли он себе отчет, что это один к одному доктрина ведущего нацистского теоретика Карла Шмитта и самая суть введенного им понятия тоталитаризма? И понимает ли он, что воспроизводит нацистское обоснование ограничения свободы мнений, заявляя, что "массовое производство мнений осуществляется так же, как и массовое производство товаров" и, следовательно, "существующее до сих пор предубежденное отношение к слову "пропаганда" это то же самое, что предубеждение против контроля в промышленности и торговле"?

В своей более поздней книге "Условия мира" профессор Карр дает однозначный утвердительный ответ на вопрос, которым мы закончили предыдущую главу. Он пишет: "Победители потеряли мир, а Советская Россия и Германия обрели его, ибо первые продолжали исповедовать и отчасти применять когда–то верные, но теперь ставшие разрушительными идеалы прав наций и конкурентного капитализма, в то время как вторые, сознательно или неосознанно, двинулись вперед на волне XX столетия, стремясь построить новый мир, состоящий из более крупных единиц, организованных по принципу централизованного планирования и контроля".

Профессор Карр воистину издает боевой клич германцев, провозглашая социалистическую революцию, идущую с Востока и направленную против Запада, в которой Германия является лидером: "Революция, начатая прошлой войной, вдохновляющая всякое значительное политическое движение последних двадцати лет… Революция, направленная против господства идей XIX в. — либеральной демократии, самоопределения наций и конкурентной экономики…" Он прав: "этот вызов, брошенный убеждениям XIX в., должен был найти самую активную поддержку в Германии, которая никогда по–настоящему не разделяла этих убеждений". Но с фанатизмом, свойственным всем псевдо–историкам, начиная с Гегеля и Маркса, отстаивает он неизбежность такого развития событий: "Мы знаем, в каком направлении движется мир, и мы должны подчиниться этому движению или погибнуть".

Уверенность в неизбежности этой тенденции базируется на уже знакомых нам экономических недоразумениях — на предположении о неотвратимом росте монополий как следствии технологического развития, на обещании "потенциального изобилия" и других уловках, которыми щедро приправлены работы такого рода. Профессор Карр не является экономистом, и его экономические рассуждения не выдерживают серьезной критики. Но ни это обстоятельство, ни то, что одновременно он доказывает, что значение экономических факторов в жизни общества стремительно падает, не мешает ему строить на экономических рассуждениях все свои предсказания о неизбежном пути исторического развития, а также настаивать на необходимости "новой, преимущественно экономической интерпретации демократических идеалов — свободы и равенства!"

Презрение профессора Карра к идеалам либеральных экономистов (которые он упорно называет "идеалами XIX в.", хотя знает, что Германия "никогда по–настоящему не разделяла этих убеждений" и уже в XIX в. применяла на практике принципы, которые он сейчас защищает) является столь же глубоким, как и у любого из немецких авторов, процитированных нами в предыдущей главе. Он даже заимствует у Фридриха Листа тезис, что политика свободной торговли была продиктована исключительно интересами Англии XIX в. и служила только этим интересам. Однако теперь "необходимым условием упорядочения социального существования является искусственное хозяйственное обособление отдельных стран". А "возврат к неупорядоченной и не знающей границ мировой торговле… путем снятия торговых ограничений или возрождения отживших принципов laissez faire" является "немыслимым". Будущее за Grossraumwirtschaft — крупномасштабным хозяйством немецкого типа, и "достичь желаемых результатов можно только путем сознательной реорганизации европейской жизни, примером которой является деятельность Гитлера"!

После всего этого у читателя уже не вызывает удивления примечательный раздел, озаглавленный "Нравственные функции войны", в котором профессор Карр снисходит до жалости к "добропорядочным людям (особенно — жителям англоязычных стран), которые, находясь в плену традиций XIX в., по–прежнему считают войну делом бессмысленным и бесцельным". Сам же автор, наоборот, упивается "ощущением значительности и целесообразности" войны — этого "мощнейшего инструмента сплочения общества". Увы, все это слишком хорошо знакомо, только меньше всего ожидаешь встретить подобные взгляды в работах английских ученых.