Дорога к счастью

Вот уже несколько ночей подряд Ханенко мучился бессонницей. Вставал рано, только начинало светать. Выходил во двор, прогуливался по саду, потом возвращался в дом и садился у окна. Оттуда открывался вид на деревню с низкими домишками, покрытыми соломой, окруженную садами и огородами. Внизу под горой тихо бежала река.

Утром, как начало вставать солнце, приехал бурмистр. Он тяжело поднялся на крыльцо и вошел в дом. Опухшее лицо помещика и покрасневшие глаза говорили о бессонной ночи. Застоявшийся запах вина и табака стоял в комнате. Ханенко сидел в кресле в расстегнутой рубашке, растрепанный и растерянный. Он явно был не в духе.

Ющенку стало жалко хозяина. Он прошел вперед и поклонился.

– Ну, что нового, Богдан Леонтьевич? – спросил Ханенко.

– Новости есть, Иван Николаевич, слава богу, хорошие. Шинки работают исправно. Тут я кое-что вызнал. Молва идет, что наш исправник подсуетился, губернатор дал команду, и в Дареевск собираются прислать войско. Дабы зачинщиков арестовать и порядок установить.

Тяжелыми шагами Ханенко прошелся по горнице, посмотрел в окно, на двор. Дышал он тяжело, по телу растекалась злость.

– Когда, говоришь, войско придет?

– Не могу знать, – нерешительно пожал плечами бурмистр. – Может, и пустяки болтают.

– Да нет. Если слухи пошли, значит, тому и быть.

– Дай-то бог.

– Ты мне только сообщи – когда? Сам хочу посмотреть на это, своими глазами увидеть хочу.

10

Ефим сидел на лавке и покаянно глядел на жену. Он вчера опять напился. На душе было тяжело, его трясло от нестерпимого желания опохмелиться.

В таком состоянии и застал его отец Дионисий.

– Благослови, батюшка, – оторопев от неожиданной встречи, сложив ладони, потянулся к нему Ефим, склоняя голову.

Меланья сразу же прошмыгнула в двери.

– Да как же благословлять-то тебя, Ефим Харитонович? Что же ты делаешь? Уж все село смеется над тобой.

Ефим покаянно опустил голову и тяжело вздохнул.

– Да, батюшка, верно говорите, впереди ни просвета, ни отдушины.

Долго и строго отчитывал его отец Дионисий, а тот ничего не отвечал и только ниже и ниже склонял голову.

Меланья стояла во дворе и от волнения кусала сжатые в кулак пальцы. Она не слышала, о чем говорил батюшка с мужем.

Медленно тянулось время, но вот скрипнула дверь и вышел отец Дионисий. Женщина проводила его за калитку.

– Дай бог, вразумил, – тихо проговорил священник.

Меланья стояла как неприкаянная, глядя ему вслед. Войдя в хату, глянула на мужа и ахнула от неожиданности. Красное лицо Ефима было мокрым от слез.

Она зажгла лучину, подошла к киоту, затеплила лампадку. Пусть погорит, пусть божественный огонек освятит хату. Пусть святая Богородица поможет мужу и защитит семью от всех бед.

Ефим по-прежнему сидел на скамейке.

– Поди сюда! – тихо попросил он. – Поговори, а то мне что-то плохо.

Подошла, присела рядом.

– Вот ведь как получается, – произнес Ефим, – бесовщина меня одолела.

– Батюшка за этим и заходил, чтобы бесов от тебя прогнать.

– Строгий он у нас.

– Ну, какой уж есть, все село его уважает.

Ефим тяжело вздохнул и, опомнившись, сказал:

– Ладно, ты иди, что со мной сидеть, у тебя дел, поди, много, да и я пойду – во дворе управляться надо, а то совсем дом забросил.

Меланья удивилась, молча встала и отошла к печи. «Что с мужиком случилось?» – недоумевала она.

11

Через несколько дней в тихое безветренное утро как гром среди ясного неба в селе прогремело известие: из Стародуба по дороге идет войсковой отряд.

Долгаль в узком кругу доложил казакам, что отряд под командованием поручика Михайлова идет в Дареевск по просьбе исправника и Ханенко для устрашения и наведения порядка. По требованию губернатора полковое командование выделило взвод солдат. Им приказано арестовать главных вожаков, повинных в разгроме шинков.

– Таперича чаго делать надобно? – растерялся Сковпень. – Ведь мы и есть настоящие вожаки бунта, все село знает.

– Собраться всем в кучу и навалять незваным гостям, – сказал степенно Харитон.

– Это ж солдаты, – озаботился Федор. – Против них не попрешь.

– Тогда надо поднимать народ, – строго сказал Григорий Долгаль. – Всех надо собрать – и мужиков, и баб.

Чтобы не позволить властям учинить расправу над организаторами бунта против пьянства, село зашевелилось, заметалось в предчувствии новой беды. Давно в этих краях не было военных. Что скажут, как поведут себя солдаты? Это ведь сила, но и отдавать на растерзание односельчан никто не хотел.

К полудню в Дареевск прибыли военные.

На церкви надрывным боем зазвонил колокол, собирая общий сход.

Федор прочитал тропарь, три раза перекрестясь, с молитвой начертил мелом кресты над дверьми и окнами для отпугивания нечистой силы и, сосредоточенно бормоча себе что-то под нос, вышел за калитку.

Внезапно схватил за руку стоящего у плетня Максима.

– Ты, сынку, послухай меня. Мужик не должен терпеть, терпение ему за грехи дается, – настойчиво шептал он, тиская в кулаке свою жиденькую бороденку. – Мужик солдатом родится, на то ему и зубы даны. Воевать надо за правду и не поддаваться, как наш Аввакум воевал. Запомнил?

– Запомнил! – испугался Максим, глядя в безумные глаза отца.