Дорога к счастью (СИ)

По мелочи Злата стирала сама, а вот рубашки, полотенца, постельное бельё — с этим помогала лэра. Ворчала, но с удовольствием пользовалась техникой и передавала обратно чистое бельё с видом полнейшего превосходства.

На следующее утро Злата каждое мгновение ждала, что генерал объявит время своего отъезда, но он завтракал, возился с мальчишками, пока она готовила, обедал, тихо сидел в гостиной во время детского сна, гулял вместе со всеми, ужинал и лёг спать. В течение дня он сам проследил за наполнением бочки с водой, принёс дрова, расчистил площадку и ничего не говорил о своих планах. Пока он мылся, Злата шепталась с Талейтой.

— Он молчит и такое чувство, что никуда не собирается.

— Чушь! Не надейся на то, что он поселится в этой глуши.

— Да я и не надеюсь! Мне тяжело из-за неопределённости. Я всё время думаю о будущем и пытаюсь уговорить себя подластиться к нему ради детей, ради своего спасения, но не могу.

— Ну и дура!

— Это точно, — грустно улыбалась Злата, — может, если бы это был другой мужчина или хотя бы у меня не было с ним никакого опыта, тогда я надеялась бы и верила…

— Между прочим, от тебя ещё и я завишу! Твоя щепетильность…

— Нет. Тали, ты не понимаешь, через щепетильность я перешагнула бы, но ты не видела его глаза, когда он держал меня за горло и требовал ответа, думая, что ты в опасности. Это было так страшно! Такой переход после того, как я парила с ним в облаках, подарила ему всю себя, — Злата быстро шептала своё признание, но это больше походило, что она перед собой пытается оправдаться.

Она с того момента, как генерал появился на пороге дома, без конца уговаривала себя быть умнее и хитрее, а потом перед собой же оправдывалась, что не может.

— Невелика ценность, скажешь, и ты права. Но тогда это был мой последний порыв любить и стать любимой женщиной, и я так бездарно его потратила.

— Глупости! — фыркнула лэра, но совсем не добродушно и даже не снисходительно. Затрагивались её интересы, и ей не нравилось, как ведёт себя художница.

— А я себя умной и не считаю! Тали, я хотела тебе сказать, чтобы со мной не случилось, я оставляю рабочими зеркала. В зазеркалье живут мои драконы и они стерегут проход в другой мир. Я попрошу их дать тебе шанс наладить связь с тем, кто после меня приедет в этот дом. У тебя есть, что предложить на обмен, и я знаю, что ты не упустишь эту возможность.

— Ты сама говорила, что имение заброшено! — Талейта так резко наклонилась, что могла бы нырнуть в проход. Вид у неё был взбешённый.

— У тебя есть достаточно времени, чтобы дождаться будущего владельца, — мягко заметила Злата. — Это всё же лучше, чем ничего.

— Вывези зеркало отсюда! — приказала лэра.

— Но, Тали… — художница покачала головой.

Временами ей казалось, что Талейта меняется, становится более открытой, менее эгоистичной, но возможно, она просто приспосабливалась к новой форме общения и умело играла на этом.

— Вывези! Или заколдуй другое зеркало в более посещаемом месте!

— Тш-ш, твой муж идёт, — Злата дала знак Дружище, чтобы он прикрыл проход, а сама отправилась готовить горячую воду для себя.

Какие бы мотивы у лэры не были, но её помощь очень облегчила Златину жизнь, и за это она ей благодарна. Правда, Талейта ждёт от неё в благодарность кристаллы, а она считала, что важнее научить эту высокомерную девушку общаться, смотреть на мир по-другому, обращать внимание на другие ценности.

На следующий день Имрус снова ничего не сказал об отъезде и на вопросы навестившего Злату сторожа отвечал, что это не его дело. Он тянул время и сам себе не мог ответить, чего он этим добивается. Злата его вежливо, но уверено игнорировала, хотя при этом не прикрывала свои волосы в его присутствии. Он думал, что она играет с ним, набивает себе цену, но она инстинктивно сторонилась его, без сомнений хваталась за мужские дела. Если ей что-то надо было, она шла и делала.

Ему уже приходилось отнимать у неё из рук топор, чтобы разбить толстоватое полено, забирать дурно пахнущую мазь для полозьев многоножки, просить отдать нож, чтобы разделить привезённый кусок мяса на части.

Все расточаемые ею улыбки предназначались только сыновьям, ласковые слова, жесты — всё для них, и даже её непокрытая в его присутствии голова, похоже, ничего не значила.

Он помнил, что жестоко напугал её, он готов вымаливать прощение, но пусть она даст хоть какой-то знак, что выслушает, не оттолкнёт, не скажет, что её тошнит от него!

Он сходит с ума в её присутствии, дуреет от её холодности и не знает, как подступиться к ней! Уже старший сын заметил его метания и начал подсказывать, как ему быть! А он робеет, как телок, и злится, будто раненный вепрь; ждёт её малейших приказаний, чтобы показать ей, что он для неё всё сделает, а она ежесекундно показывает, что он ей не нужен. И ему неприятно признавать, но она прекрасно обходится без него!