Дорога к себе. Когда боги против...

Попросив Дамира остаться внизу, на холм я поднялась одна. Сдерживала себя с трудом, не хотела, чтобы он стал свидетелем моих слез или… проклятий, адресуемых нашему с ним господину.

Ильдар мог праздновать победу — ему удалось меня сломить. Оказалось достаточно натолкнуться на понимающий взгляд Римана, чтобы осознать со всей очевидностью то, в чем я отказывалась признаваться сама себе. Будущего для меня больше не было…

Каменная дорожка была склизкой после сильного дождя, начавшегося, как нередко здесь случалось, совершенно внезапно. Воздух свежим и пряным. А на душе у меня было черным-черно…

Страшно жить, узнав, что потеряла все, что имела. Родителей, сестер, любимую работу, честь…

Как он сказал… Не стоит обманывать себя…

Горло перехватило спазмом… Жаль, что так же просто не могло остановиться сердце.

Едва не упав на очередном повороте, ухватилась за мокрую ветку. Деревце согнулось, щедро окатив оставшимися на листве дождевыми каплями, но я этого практически не заметила, пробираясь все выше. Чтобы вздохнуть свободно, чтобы хоть на миг избавиться от ощущения ловушки, в которую меня загнали.

Справа, из кустов, недовольно вскрикнув, вылетела птица, едва не коснувшись меня крылом… Она — могла, я… нет.

— Почему я?! — хотелось закричать, вырвав из груди сковавшую ее боль, но я только всхлипнула. Так получилось…

А слезы заливали лицо, мешая видеть, но не чувствовать. Вечер был холодным, но это лучше, чем сжигающий меня огонь.

Ненависти!

К себе! К нему! Ко всему этому миру!

— Я больше не выдержу! O! — прошептала я, падая на влажную траву. Мысль, о чем может подумать Дамир, когда я спущусь вниз… такая, мелькнула и пропала. Мне было все равно. — Мама! Мамочка… — слова срывались с губ, меня трясло, словно в лихорадке. — Я так больше не могу…

Но все они были так далеко, что не услышать… не ответить… Лишь я и ветер, что налетал порывами, будто пытаясь еще сильнее раздуть пламя.

— Я так больше не могу, — повторил я, в полном угрозы тяжелом шелесте листвы расслышав журчание воды. — Я не могу, — произнесла тверже, заставляя себя подняться. — Если у меня остался лишь такой выбор…

— Быстро же ты сдалась, — весьма брезгливо раздалось из-за спины. — Я считал, что ты крепче.

— Ты! — с ненавистью выдохнула я, разворачиваясь, и едва не падая, поскользнувшись. — Кто тебе дал право, решать, кому жить, а кому лишь существовать?! — Я кричала, прекрасно осознавая, чем это может для меня закончиться. Вот только… когда смерть совсем близко, страха больше нет. — Кто дал тебе право играть чужими судьбами?! Твоя Богиня?! Тогда, она — такое же чудовище, бесстрастно взирающая на творимое тобой!

Не знаю, чего я хотела добиться своими обвинениями, в любом случае результата не было. Он продолжал стоять в нескольких шагах от меня. Идеально белый плащ, невозмутимость в качестве маски на лице, обжигающий холод в глазах… Если я его ненавидела, то он меня — презирал.

— Я сделала свой выбор, — заставив свой голос звучать безразлично, произнесла я, выпрямляясь. — Ты не сможешь мне помешать.

— Это не выбор, — скривившись, усмехнулся Ильдар. — Всего лишь трусость. Умереть, чего же проще… Сомкнется вода над головой и… все. Нет неба, надежды… Нет ничего.

— Ты умеешь произносить красивые слова, но продолжаешь делать при этом страшные вещи, — сквозь зубы процедила я, понимая, что в чем-то он прав.

Миг слабости… Боль никуда не делась, да и сил больше не стало, но в душе что-то дернулось. Пока я жива…

— А может, ты просто чего-то не понимаешь? — без малейшего намека на улыбку, поинтересовался он. Потом, не дожидаясь моего ответа, окинул быстрым взглядом. — Нам надо вернуться, пока ты не замерзла окончательно.

— Тебя это так беспокоит? — огрызнулась я, только теперь ощутив, о чем он говорил. Мокрая одежда не спасала от холода. Дело шло к осени, днем еще тепло, к ночи становилось значительно свежее…

— Беспокоит ли это меня? — переспросил он неожиданно хрипло, так и не отведя глаз.

Я, невольно, отступила назад, лишь теперь сообразив, что вымокшая туника плотно облепила тело. Нога соскользнула с камня, я попыталась удержать равновесие, но вокруг было слишком влажно…

Упасть Ильдар мне не дал. Подхватил, прижав к себе. Когда я забилась в его руках, пытаясь освободиться, лишь обнял крепче, шепча в самое ухо:

— Тихо, тихо, моя пташка…

— Отпусти! — потребовала я, чувствуя, как мое тело предательски тянет к нему. К его теплу, к его силе, к его уверенности…

— Отпущу, — все так же, чуть слышно, отозвался он, удерживая меня одной рукой, а второй расстегивая фиксатор плаща. — Согрею и сразу отпущу…

Резкое движение, которым он набросил плащ мне на плечи, заставило нас обоих пошатнуться. Его губы… мои губы…

— Нет, не могу… — выдохнул он, склоняясь ко мне.

Отодвинуться я не успела. Поцелуй был мягким, долгим. Он тянулся и тянулся, заставляя забыть обо всем. О холоде, одиночестве, той боли, что еще недавно корежила отчаянием.

— Как же долго я тебя ждал, мое незаслуженное счастье, — прошептал он, чуть отстранившись, когда я начала задыхаться.