Дорога к себе. Ступить за грань

— Ты правильно думала, — не останавливаясь, отозвался он. — Но случаи бывают разные…

— Не слишком ли их здесь много… разных? — вырвав руку, замерла я, чувствуя, как в груди появляется странное ощущение. Мы… шли… не туда!

— До этой ночи я никогда не был в Медьяраре, — словно оправдываясь, произнес он, разворачиваясь ко мне. — Что?! — нахмурился, глядя на меня.

— Не знаю, — посмотрев на него растерянно, откликнулась я. — Чем они отличаются друг от друга?

— Снами, — довольно лукаво ответил он, но тут же вновь стал серьезным. — Чем темнее фонарик, тем больше горя было в том сне. В тех, что пылают красным — страсть. В синих — мудрость. В зеленых — жажда жизни. В желтых — сомнения или ревность.

— А в белых? — поинтересовалась я, остановившись взглядом на одном из таких, ярко сияющем в самом центре мрачноватой поляны из серых и черных стеклянных плошек, внутри которых трепетали огоньки.

— А это, — с какой-то торжественностью в голосе произнес он, встав рядом со мной, — мужество. Мужество взять на себя чужую боль.

— Взять на себя чужую боль? — переспросила я, повернувшись к нему. — Зачем?

Он, улыбнувшись, провел ладонью по моему лицу. Сдвинул назад край капюшона, позволив ему скользнуть по волосам, упав на спину.

— Когда я увидел тебя впервые, у тебя была короткая стрижка…

— И она мне нравилась, — заставляя себя не реагировать на его прикосновение, фыркнула я.

— А мне — нет, — словно поставил он точку. — Ты очень красивая!

— А ты великолепно умеешь уводить разговор в сторону, избегая вопросов, — парировала я. — Так что там с чужой болью?

Ильдар «обреченно» вздохнул, но все-таки ответил:

— Оставить сон — не значит, избавиться от него. Он перестанет приходить темными ночами, но продолжит жить в памяти, отдаваясь в душе страхом, который будет подстерегать в минуты слабости. — Он замолчал, вроде как посчитав, что мне и этого достаточно.

— Ильдар! — укоризненно приподняла я бровь и невольно посмотрела в ту сторону, куда меня «тянуло».

— Взять на себя чужой сон, — выражая свое недовольство интонациями, все-таки снизошел он до меня, — значит, пережить его самому. Пропустить через себя, испытать все, что испытал его бывший хозяин. Для принимающего эта боль — чужая, она заставит страдать, но шрам будет тонким и быстро рассосется, не оставив и следа.

— И какой в этом смысл? — не совсем поняла я пояснение. Этот мир был совершенно другим, частенько ставя меня в тупик перед иной логикой.