Дорога к Зевсу

В прошлый раз, ожидая разговора с Цоллером, я провел в этой комнате целый вечер. Это был не лучший, но и не худший из вечеров, и я без труда забыл о нем, очистив в памяти местечко для вещей посерьезнее. Но вот оказалось, что я поторопился расправиться с прошлым, и оно, сомкнувшись с настоящим, мстит мне за пренебрежение. Да еще как! Сколько ни делаю я усилий, с какой настойчивостью ни понукаю воображение, оно отказывается заполнить пустоты… Где злополучная бумага с показаниями Одиссея в Варбурге? Я писал ее не здесь, а в кабинете. За столом Цоллера. Сейф был закрыт. Что еще? Неважное перо — оно скрипело… Не то! Совсем не то! При чем тут перо?.. Куда Цоллер убрал документ? Три листа плотной бумаги с моей подписью. В стол? В карман? В сейф?.. Руки Цоллера мясисты, с огромными пальцами; они тянутся к столу, берут листы и складывают их. Ну же, Одиссей! Вспомни! Вспомни: как складывают? Еще раз — руки, шелестящая бумага, двигающиеся пальцы… Есть! Он сложил документ вчетверо… и положил в сейф…

Я отбрасываю недокуренную сигарету и тут же зажигаю новую. Во рту горько от никотина; сердце сдавливает короткий спазм… Значит, в сейф! Это плохо; так скверно, что хуже и: не придумаешь. Выходит, документ лежит там и ждет, когда его прочтут. Три плотных листа. Смертный приговор Варбургу и мне. Можно будет, конечно, какое-то время потянуть, посостязаться со следователями в знании уловок, но все равно придет час, когда они выбьют из Варбурга правду и Одиссей пустится в последнее в своей жизни плавание.

Я подбираю с полу окурок и, загасив его, прячу в карман. Разбрасываться табаком — величайшая глупость в моем положении. Вряд ли на Принц-Альбрехтштрассе я попаду к альтруисту, который станет снабжать меня куревом. Руки Цоллера, стол, сейф. Вернемся к ним. Цоллер сложил бумаги вчетверо. Случайность? Агентурные документы после регистрации опадают в досье. В папку. Их сшивают аккуратно, ровной стопочкой. Будь Цоллер новичком, он мог бы забыть об этом и согнуть листы по небрежности… Вчетверо. Значит ли это, что советник после ухода Одиссея изъял бумаги из сейфа и переложил в карман?.. А ну, спокойнее, Одиссей! Между догадкой и выводом из фактов дистанция больше, чем от земли до луны. Кроме того, догадка может быть ошибочной, прямехонько ведущей к провалу, тогда как вывод спасает от него. Сложенный вчетверо документ — сам по себе еще не основание для умозаключений. Просто факт. Однако мотивы, руководившие Цоллером в деле. Варбурга, придают фактам особую окраску… Карьера… Дело Варбурга означало для советника прыжок по служебной лестнице. Начальству Цоллер о разработке не докладывал, зная, что в РСХА дело приберут к рукам, оставив на его долю в лучшем случае благодарность за служебное рвение. Следовательно, не было смысла держать бумаги Одиссея в сейфе отделения гестапо. Любая внезапная проверка, ревизия, просто случай превращают их в улики, свидетельствующие, что советник ведет расследование на собственный страх и риск… Итак, он свернул их вчетверо и спрятал в сейф, дабы Одиссей думал, что документы лежат где положено и в будущем не уклонился от сотрудничества… Цоллер обязан был изъять их после моего ухода. Ради карьеры. Ради себя самого.

Окно комнаты выходит во двор. Оно под самым потолком, и я не могу выглянуть. Не скажу, чтобы я обожал пейзажи, открывающиеся в берлинских дворах, но все-таки они приятнее, чем интерьер камеры: железная дверь, скамья, лампа в эмалированном колпаке того типа, который чаще всего встречается в общественных туалетах. А что если подпрыгнуть и подтянуться на руках? Стоит ли?

Лязг засова кладет предел колебаниям Одиссея.

— Франц Леман? Пойдемте.

Я прячу в карман еще один окурок и иду на второй этаж, где попадаю в кабинет, расположенный дверь в дверь против комнаты советника. Здесь двое: унтерштурмфюрер, бывший утром в конторе, и гестаповец в форме, в котором я узнаю дежурного, недели две назад провожавшего меня вниз, в оранжевые апартаменты.

— Садитесь, Леман. Вы знакомы с советником Цоллером?

— Не так, чтобы очень…

— Не притворяйтесь. Шарфюрер, освежи его память.

Дежурный, прищурившись, улыбается.

— Все в порядке, унтерштурмфюрер. Вы не думайте, он парень с головой и соображает, где молчать, а где не нужно. Верно, Леман?.. Вот видите, что я говорил! Он добрый немец, и советник Цоллер так и сказал мне о нем: запомни этого парня, у него острый глаз и неплохая закваска, даром, что он из Эльзаса; если он когда-нибудь придет сюда, проводи его ко мне немедленно… Советник, как видишь, был о тебе высокого мнения, Леман!

“Был”… Руди и Леман встретились!.. Я напускаю на себя важный вид и киваю. Говорю:

— Оно так, конечно, но господин советник специально предупреждали, чтобы я помалкивал. Не знаю, как уж и быть!

Унтерштурмфюрер поощряюще смотрит на меня.

— Превосходно, Леман. Ты действительно парень с головой, и я рад, что советник в тебе не ошибся. Сейчас его нет с нами, но он поручил мне поговорить с тобой. Надеюсь, ты не против? Ты можешь очень помочь нам.

— Ну, если так…