Дорога китов

А тогда я думал, что Бирка ― чудо. Скирингасаль был велик, даже запустевший по зиме, но Бирка, когда я впервые увидел ее, показалась мне немыслимым местом. Как могут столько людей так тесно жить? Теперь-то я, конечно, понимаю: всю Бирку ― кучку грубо рубленых срубов ― можно было бы разместить на паре улиц Миклагарда, Великого города ромеев, и этого никто бы не заметил.

Мы подошли к ней против ветра, такого сильного, что с нас срывало одежду, и под проливным дождем ― он барабанил по канатам, и намокший парус стал слишком тяжел.

Было так сыро, что, подумав: парус надо бы спустить, мой отец лишь пожал плечами, и «Сохатый» шел под парусом, разрезая, как нож, черную воду, разбрасывая льдисто-белые брызги, прыгая по вздувшемуся морю так, что чувствовалось, как он гнется ― точно мускулистый зверь, именем которого был назван, скачущий по какому-нибудь красному осеннему лесу.

Здесь мы и потеряли Кальфа. Мой отец, когда Колченог заорал, что видна большая крепостная скала Бирки ― Борг, понял, что парус и рею придется убрать, убрать и сложить. Если этого не сделать, мы проскочим мимо и войдем в путаницу островов, где лед все еще цеплялся за берега и отрывался, превращаясь в грязные бело-синие льдины, которые разнесут «Сохатого», набирающего скорость, в щепки.

Поэтому мы все бросились к канатам из моржовой кожи и принялись тянуть, а «Сохатый» стонал и кренился, а вода шипела и пенилась под ним.

Парус сопротивлялся, один его угол вырвался и забился. Кальф наклонился, чтобы подхватить. Вот она, ошибка. Парус был мокрый; Кальф промахнулся; конец ударил его, как кузнечный молот, в лицо, и я краем глаза увидел, как он летит, кувырнувшись вверх тормашками ― в черную воду ― почти без всплеска.

И его не стало. Вот так.

Те, кто заметил это и не висел на канате, бросились к борту, но ничего не увидели. Даже если бы он вынырнул на поверхность, надежды не было никакой; мы летели по ветру, как конь, закусив удила. А когда мы сложили парус и выставили весла и повернули на веслах обратно, к тому времени он уже закоченел от холода и утонул.

Я видел, как отец кричит что-то Эйнару ― ветер уносит слова и мечет их в мокрый парус. Эйнар молча качает головой и указывает вперед. Иллуги Годи оберегается от злого глаза, и тут Валкнут заорал на нас, не понять что, потом оказался рядом, хлопая по плечам и понуждая опускать парус.

Мы взвалили большую, мокрую хлюпающую груду паруса на рею и привязали рею к упорам, задыхаясь и потея от усилий. Гребцы заняли места на скамьях-рундуках, и «Сохатый» медленно, как обузданная лошадь, повернулся к черной от сырости скале, которая обозначала Бирку.

На ней, я увидел, стояла крепость, стена из земли и камня, нависающая над поселением, и в какой-то миг Эйнар велел нам снять украшения с оленьими рогами, чтобы показать, что мы пришли с миром и не собираемся оскорблять богов этой земли своим приходом.

Мы гребли и почти поравнялись с большой скалой, когда из-за воды донесся резкий звук рога, и Рерик проревел приказ ― сушить весла. Мы ждали, «Сохатый» покачивался на волнах, они бились о борт и швыряли поверх него брызги.

― Что будем делать? ― спросил я у Стейнтора. ― Удить рыбу?

Он усмехнулся и хлопнул меня по плечу ― от набрякшего водой плаща разлетелись мелкие брызги.

― Будем ждать отлива, ― ответил он. ― Вход в гавани опасен ― там полно рифов, и только люди из Бирки знают проход. Без опаски войти туда можно, только когда рифы покажутся при отливе. Или идти по самой что ни на есть высокой воде, как при шторме, и надеяться на богов.

― Гавани? ― отважился я переспросить.

― Там их три, ― сказал он почти гордо. ― Ту, что к западу, они сами сделали; остальные две ― от природы.

― Четыре гавани, ― вмешался мой отец. ― Четвертая ― Торговое место, дальше к востоку. Она для маленьких судов и тех, у которых неглубокая осадка, как у нас. Мы можем встать там на якоре, чтобы все эти толстопузые кнорры не торчали бы у нас на дороге, да и пошлину за стоянку не придется платить.

Стейнтор проворчал:

― Как гавань оно годится, коль ты собираешься волочить корабль по галечнику на катках. И до города далеко.

Волна усилилась, и «Сохатый» двинулся по ветру, медленно и неуклюже, как некое полузамерзшее водяное насекомое. Мы скользнули в гавань, и я, вместе с другими, выпрыгнул, мы взяли весла, и, подставив их, как по каткам, протащили «Сохатого» по галечнику и по лужам с хрустящим льдом.

Валкнут беспокоился и пытался разглядеть днище, приседая под веслами, пока мы вынимали их сзади и клали спереди. Одно треснуло и расщепилось; Эйнар, ругнувшись, кивком головы велел Валкнуту добавить и это к его счетной палочке ― весло тоже пойдет в ремонт.

Там были другие суда, но ни одного такого большого, как «Сохатый», однако многие из них, как мне показалось, прибыли недавно, едва сошел лед. Но Гейр и Стейнтор хмыкали, качая головами.

― Меньше, чем в прошлый раз, а и тогда их было маловато, ― пробормотал первый, потирая свой дрожащий нос.

Стейнтор пожал плечами.

― Стало быть, нам больше эля достанется.