Дорога Короля

Люди подходили к стенам черной крепости и громко предлагали гоблинам золото, красивую одежду и прочие ценности, прося лишь перестать воровать детей, но в ответ слышали только хриплый злобный смех. Любые ловушки и капканы против гоблинов были бессильны; и ни один всадник не успевал за ними угнаться.

Люди несколько раз посылали гонцов за горы, к королю — с просьбой о помощи. На третий раз король все же направил для борьбы с гоблинами отряд вооруженных воинов под предводительством одного из своих баронов. Барон велел местным жителям построить перед замком гоблинов баллисту и собрать камни покрупнее. Однако же и с помощью баллисты им не удалось отколоть от стен замка ни крошки камня.

А по ночам гоблины продолжали насмехаться над людьми; из темноты, стеной стоявшей вокруг костров, разложенных под стенами черной крепости, слышалось их мерзкое хихиканье.

— Нет, людям не под силу справиться с этой напастью, как не под силу им справиться с «черной смертью»! — заявил наконец барон и увел свой отряд обратно за горы.

А король учредил в графстве новый налог: для защиты от гоблинов.

Гоблины же совсем обнаглели, а может, их стало просто слишком много в крепости, ибо теперь они шныряли по улицам Йоруна, почти не скрываясь, и люди часто видели их в желтом свете, падавшем из окон домов.

И они по-прежнему продолжали красть детей не только на отдаленных фермах, но и в столице, и в других городах и деревнях, значительно расширив круг своей «деятельности» словно для того, чтобы ни одно из селений не несло единовременно слишком тяжелых потерь: обычно из одного селения детей крали не чаще, чем раз в год, а то и раз в три года. Честно говоря, за это время болезни свели в могилу куда больше людей.

Зная, что глухие ночные часы от заката до рассвета грозят опасностью, люди предпочитали ходить группами, размахивая при этом зажженными фонарями и громко разговаривая. Да и летние звездные ночи уже не манили юношей и девушек обниматься под каждым кустом. У людей все реже возникало желание разжигать теплыми вечерами костры на лесных полянах и танцевать до рассвета, зато церкви прихожане посещали все более исправно; церковные службы были по-прежнему совершенно безопасны и стали даже еще более пышными.

Охотники, пастухи и вообще все те, кому по долгу службы приходилось большую часть времени проводить не дома, а под открытым небом, ходили теперь, задрав нос и гордясь собственной смелостью. А остальным приходилось, скрывая свои истинные чувства, держать язык за зубами; лишь порой тишину в селеньях нарушали плач и проклятья несчастных супругов, в горести склонявшихся над опустевшей колыбелью.

Но люди предпочитали не говорить лишний раз на столь неприятные темы, старались забыть о существовании проклятой черной крепости на пустоши Мимринга и изо всех сил стремились вести жизнь спокойную и размеренную.

Так продолжалось тридцать лет и три года.

— Ты опять плохо вел себя, — сказал Хорк и погрозил длиннющим шестидюймовым указательным пальцем, на конце которого в свете очага блеснул острый коготь. Глаза гоблина светились красным, точно уголья. — И не усугубляй свою вину лживыми оправданиями! — Будучи одним из немногих гоблинов, хорошо владевших человечьим языком, Хорк любил порой пофилософствовать. Возможно, он считал, что «умные слова» способны сделать менее заметным его противный акцент и мерзкое прихихикивание, которым всегда сопровождалась речь гоблинов. Впрочем, детям не с кем было его сравнивать. — На этот раз тебе действительно придется выучить свой урок как следует. Иначе мы переведем тебя на другую работу. Ты ведь не хочешь этого, верно?

Коротышка весь похолодел, да так и застыл перед хозяином со стиснутыми кулаками, лишь время от времени встряхивая головой, чтобы отбросить с лица чересчур длинные патлы песочного цвета, мешавшие ему смотреть.

— Что ж ты молчишь? Не желаешь повиноваться? — прошипел Хорк.

И Коротышка постарался заставить себя забыть о страхе. Он давно уже научился делать вид, что совершенно спокоен, хотя все тело во время разговоров с Хорком мгновенно покрывалось липким потом, а внутри дрожала каждая жилочка.

— Что ты, господин мой! — Коротышка старался говорить уверенно и неторопливо. — Я только никак не пойму, какую ошибку я совершил на этот раз. — Он точно знал, что его последний налет на кладовую прошел совершенно незамеченным.

Хорк выпрямился на своем стуле, сделанном из костей, и в комнату, казалось, вползли мрак и пронизывающий холод, которые ледяным облаком окутали сперва гоблина, а потом и мальчика.

— Ты опять болтал в детской! — заявил Хорк. — И выболтал нечто такое, о чем тебе и самому-то знать не полагалось! Ну, говори, что еще ты успел разнюхать? Что еще успел украсть из сокровищницы нашей премудрости?

— Но ведь никто не говорил мне, что каменная плита над очагом содержит какую-то тайну! — вскричал якобы оскорбленный Коротышка. — Если б ты, господин мой, хоть намекнул, что говорить об этом нельзя, я бы, конечно, молчал!

Серо-голубая физиономия гоблина побагровела.