Дорога, которой нет

– Мне очень жаль, что у вас с отцом так из-за меня вышло, – сказал Тимур, – простить такое, наверное, нельзя, поэтому и не прошу.

– Слушай, Тима, я тебя, конечно, за это ненавижу, но понимаю, что конкретно в этом ты не виноват. Это твоего отца было такое решение.

«Господи, такая красавица, – вдруг пришло ему в голову, – помню, как я впечатлился, когда папа ее знакомиться привел, да и сейчас, в полтинник, еще глаз не оторвать. А в двадцать это, наверное, было вообще нечто, Софи Лорен отдыхает. Неужели она так любила папу, что столько лет его ждала? И как я мог этого не замечать, не видеть великой любви буквально у себя под носом?»

Ему срочно захотелось сделать мачехе что-нибудь хорошее, только он не знал что.

– Может, еще бутербродик вам взять?

Она покачала головой:

– Времени нет. В общем, Тима, не заставляй меня быть посредницей между вами. Не буду я за тебя просить.

– Я и не собирался.

– Зачем же тогда… – не договорив, она сделала глоток кофе. Крохотная чашка подчеркивала изящество тонких пальцев с идеальным маникюром. Только обручальное кольцо было слишком толстое, слишком вульгарное, украшенное полоской бриллиантов, оно будто кричало, что досталось своей владелице после многих страданий и напряженных трудов.

– Во-первых, хотел узнать, все ли в порядке у вас, здоровы ли, не нужна ли помощь.

– За это не переживай, – отрезала она, – а во-вторых?

– И в главных, – вздохнул Тимур, – хотел узнать про Лелю.

Мачеха поставила чашку, и лицо ее смягчилось.

– Так а что узнать, Тимочка? Отец все тебе написал.

– Да, в единственном письме.

– Поверь, он очень тебе сочувствовал.

Тимур кивнул:

– Я понял. Вы ему, если не трудно, передайте, пожалуйста, что его письмо меня очень сильно поддержало тогда. По-настоящему мне стало легче.

– Он сам пережил такое, наверное, знал, какие слова могут помочь.

– Не в словах дело.

– И то правда, – вздохнула Антонина Матвеевна, – но, поверь, папа написал тебе все как было, ничего не утаил.

– Я знаю, знаю. Просто мне до сих пор не верится. Так хочется думать, что она жива, просто придумала про смерть, чтобы я не расстраивался, что она от меня ушла.

– Уж кто-кто, а Леля бы тебя не бросила и уж точно бы не стала так чудовищно лгать.

– Знаю, – повторил Тимур, – но лучше бы так.

– Я была на похоронах, Тима.

Он кивнул и сжал кулаки. Сам он тогда сидел в СИЗО, в Крестах, следователь сообщил ему о смерти жены, но не отпустил на похороны. Тимур готов был признать вину, лишь бы только ему дали попрощаться, но следователь только ухмыльнулся и заметил, что с такой доказухой в суде и без его признания прекрасно обойдутся.

Из-за того, что не проводил Лелю, Тимур долго не мог поверить в ее смерть. Умом понимал, что правда, а сердце надеялось на чудо. Что-то перепутали, обознались, или вдруг Леля специально подстроила, чтобы скрыться от мужа-уголовника? Он не видел ее мертвой, не целовал холодный лоб, а сухие, но сочувственные строки отцовского письма не убеждали в утрате самого родного человека.

– Пока сидел, вроде бы привык, что ее больше нет, – сказал он, – а сейчас вернулся, так будто рана заново открылась. Будто только что узнал.

Вдруг он почувствовал, как на его руку легла сухая и теплая рука.

– Смирись, Тима, – почти шепотом произнесла Антонина Матвеевна, – смирись, больше все равно ничего не остается человеку.

* * *

– Ирина Андреевна, здравствуйте, дорогая, здравствуйте, моя спасительница, – приговаривал Макаров, в старомодном поклоне целуя ей руку, – а где же ваш индивидуально-трудовой супруг?

– Теперь уже кооперативный, – засмеялся Кирилл, выходя в прихожую с Женей на руках.

– О, а с этим молодым человеком я еще не знаком, – Федор Константинович протянул Жене палец, но тот смутился и спрятал личико на груди у отца. Зато Егор с Володей вышли к гостю, чинно поздоровались и удалились обратно в детскую немедленно после ответного приветствия. Ирина гордо улыбнулась: школа этикета Гортензии Андреевны, высокий класс.

Лицо Макарова, обычно суровое, вдруг смягчилось:

– Да, товарищи, все течет, все меняется… Как же дети быстро растут, особенно у таких престарелых родителей, как я. Старшая, Ленка, помню, я все жил и жил, а она все маленькая и маленькая, а сейчас… Моргнул, и в садик пошли. Завтра проснусь, а они уже в институте. Время летит стрелой. Ну да вы еще молодые, вам до этого еще далеко, слава богу. Наслаждайтесь моментом.

– Да и вы не старый, Федор Константинович, – заметил Кирилл, провожая его в комнату.