– Ты показал сам себя, дорожник. Я знаю свою дочку: она никогда не забудет, как ты тыкал в меня револьвером. И это для меня большее удовольствие, чем повесить индейца.
Томас взглянул на жену.
– Ты едешь, Роури? – Она задержалась с ответом, и Томас спросил: – Это что, та же самая преданность слуг владельцу ранчо?
Она взобралась на лошадь и поскакала прочь под довольный смех Коллахена.
На обратном пути в город Роури и Томас не произнесли ни слова. Когда они подъехали к дому, солнце уже село. Пока Томас отводил лошадей в конюшню, Роури уже легла.
– Разве ты не хочешь есть? – удивился Томас.
– Нет. Я совсем не голодна. Я хочу только спать.
– Думаю, нам нужно поговорить.
– Завтра, Томас, – сказала Роури и закрыла глаза.
Томас ушел в приемную, и она снова их открыла. Глядя в потолок, она погрузилась в невеселые размышления. Перед ней стояло множество проблем. Как с ними справиться?
Когда Томас вернулся, она притворилась спящей. И снова, услышав, что его дыхание стало ровным, открыла глаза, которые тут же наполнились слезами. Ей вдруг стало понятно, что эта схватка между Томасом и ее отцом воздвигла стену отчуждения между ней и мужем, и как разрушить эту стену, она не знала. Она даже не имела представления, о чем и как теперь станет говорить с Томасом. Хотелось сесть на кровати и дать слезам волю.
Уснула Роури только перед рассветом. И не услышала, как Томас встал, и не почувствовала, как он осторожно поцеловал ее в губы, прежде чем уйти.
Проснулась она одна. В этом одиночестве ей предстояло провести целый день. Кэтлин исчезла. Кин уехал следом. Томас всегда будет пропадать на железной дороге.
Она прошлась по комнате, раздумывая, не съездить ли ей в «Округ Си», чтобы все же попытаться поговорить с отцом. Но тут же вспомнила, как расстроила Томаса ее поездка в прошлый раз, и от этой идеи пришлось отказаться. Как она теперь жалела, что отправилась тогда в путь! Если бы она не поехала в «Округ Си», за ней не последовал бы Томас. А если бы не последовал Томас, не было бы стычки с отцом.
«Нет худа без добра», – подбодрила себя Роури. Но как ни пыталась она найти в стычке между мужем и отцом что-либо хорошее, ей это так и не удалось.
К вечеру, придя в полное отчаяние, Роури упала на кровать и зарылась головой в подушку. Когда солнце стало опускаться за пики гор, она уже спала глубоким сном.
Вернувшийся вечером Томас удивился, когда не увидел в окнах света.
Дверь оказалась незапертой. Немало этим озадаченный, он потянул на себя ручку и ступил на порог, с нарастающим страхом вглядываясь в темноту.
Стараясь не шуметь, он медленно подошел к двери спальни, приоткрыл дверь, и сердце в его груди оборвалось: на кровати лежала распластанная фигура. В ужасе Томас подскочил к ней, но, увидев, как мерно поднимается и опускается грудь Роури, с облегчением закрыл лицо руками.
Немного успокоившись, Томас опустил руки и вгляделся в черты безмятежного лица.
Рыжие волосы Роури, окружавшие голову подобно языкам пламени, в беспорядке разметались по подушке. От света луны на лицо ложились резкие тени, и все ее черты – с мягким изгибом щеки, прямым носом, нежными губами – казались словно выбитыми на медали. Иногда Роури чуть поворачивалась во сне, но не просыпалась. Томас постарался бесшумно снять свой ремень с кобурой и стащить куртку и ботинки. Затем осторожно лег на кровать.
В своем глубоком забытьи Роури вдруг почувствовала, как по ее щеке скользят губы, оставляя жаркие поцелуи. На эти прикосновения отозвалось все ее тело – от ног до груди. Простонав, она раскрыла губы.
Их тут же накрыли твердые губы Томаса, а его язык вторгся в ее рот. Она инстинктивно протянула вперед руки, заключив Томаса в объятия. Его тело приблизилось к ней, надавило на нее, родило в ней вихрь ощущений.
Она задрожала, ей показалось, что каждый нерв отозвался на присутствие Томаса. И каждый нерв ненасытно жаждал еще больших ощущений, ей уже не хватало этих лихорадочных, страстных поцелуев.
В этот момент Томас поднял голову и увидел в ее приоткрывшихся глазах страсть и приглашение. И он решительно привлек ее к себе. И снова она приоткрыла губы, которые были тут же закрыты его нежным и теплым ртом.
Роури чувствовала, что совсем не владеет собой. Наверное, она просто сошла с ума. Когда-то ей хотелось показать себя сдержанной в своей любви к нему, но все переживания последних дней сломали ее маску, и сейчас она отзывалась на его ласки бурно, почти яростно, и это еще больше разогревало страсть Томаса.
Их языки переплелись, они вели свою дуэль все время, пока он и она поспешно освобождались от одежды. Это даже нельзя было назвать любовью, скорее это было стремление мужского и женского начала слиться воедино.
Его губы скользнули по ее груди, она обхватила ногами его спину и, взяв в руки его восставшую плоть, приблизила к себе. Он перекатился на спину, и теперь уже она лежала на нем, широко раздвинув ноги. Ее ставшие крайне чувствительными соски посылали по телу сладостные волны от прикосновений к волосам на его груди.