Дорога-Мандала

Вскоре поезд поехал вдоль реки Дзёгандзигава. Рисовые поля, теснимые горами и рекой, становились всё меньше и меньше. Дома, ещё укрытые настилом от снега, съёжились, ещё не очнувшись от долгой зимы, но рисовые межи и деревца у подножия гор уже зазеленели весенними всходами. Каждый раз, когда поезд останавливался на безлюдных станциях, пассажиры убывали. В вагон же почти никто не садился. Поезд остановился на безлюдной станции, и ещё двое сошли. И на этой станции никто не сел. Рэнтаро забеспокоился о сидевшей рядом женщине. Она всё ещё спала, опустив голову. «Как бы она не проехала свою остановку». Но разбудить её и спросить, где ей выходить, было уж слишком навязчиво.

Грохоча и покачиваясь из стороны в сторону, состав пересёк по железнодорожному мосту реку Дзёгандзигава. Даже этот шум не разбудил женщину. Рэнтаро часто поглядывал на неё. Женщина сказала, что едет из Токио. Её удлинённая шея и лицо были красивы. Сложенные на коленях руки — маленькие и изящные. Видимо, от непривычной полевой работы пальцы были в трещинах.

Вскоре поезд прибыл на конечную станцию Авасуно. Поезд затормозил, и женщина тут же подняла голову и подобрала с пола свой рюкзак. Будто и не спала. Закинув его на плечи, она, поклонившись, сказала Рэнтаро: «Благодаря вам мне стало много лучше», и быстро вышла из поезда.

Когда Рэнтаро, нагруженный своей поклажей, подошёл к выходу, женщина уже удалялась по дороге, идущей от станции. Рэнтаро было неприятно, что от него хоть и вежливо, но отделались, несмотря на оказанную им любезность. Решив, что и это, видимо, следствие жестокой послевоенной поры, он сошёл с платформы. В окрестностях станции Авасуно, располагавшейся на мысу реки Дзёгандзигава, возвышались новые деревянные строения. Здесь были сосредоточены дома работников электрокомпаний и компаний по перевозке грузов, эта деревня была заселена десять лет назад. Когда Рэнтаро вышел на дорогу, раздумывая, не начать ли с этой деревни, он заметил чуть впереди перед школьными воротами человек двадцать, глазевших на школьный двор. Рэнтаро подошёл ближе и затесался в толпу, чтобы узнать, в чём дело. Перед маленькой деревянной школой, состоявшей всего из одной постройки, деревенские жители, по-видимому, родители и родственники школьников, под руководством мужчины в сюртуке и резиновых сапогах — наверное, директора школы — устанавливали трибуну, выносили на школьный двор орган, расставляли стулья. В школьных окнах мелькали бритые и коротко стриженные головы детей, мывших окна и убиравшихся в классах.

— Что, какой-то праздник? — спросил Рэнтаро у наблюдавшей за всем этим женщины, за спиной которой висел младенец, прикрытый халатом и перепачканный блестевшей на солнце слюной.

— Оккупационные войска могут приехать в школу. Потому все так суетятся, — возбуждённо ответила женщина со вздёрнутым носом, похожая на летучую мышь.

— Оккупационные войска добрались и сюда! — изумился Рэнтаро.

Сразу по окончании войны в начальные школы города Тибаси и соседних городов тоже приезжали на джипах американские солдаты. Они проверяли, нет ли запрещённых учебников или ещё чего-то запретного. Однажды в спортивном зале какой-то школы обнаружили три пулемёта. Говорят, директор школы, которого поймали, когда он прятал эти пулемёты в шкаф, стал оправдываться, будто накануне вечером кто-то подбросил их в его кабинет. Это комичное объяснение с лёгкой руки одного из учителей разнеслось по городу, и авторитет директора школы в этих краях был подорван.

— Неизвестно, заедут ли они в такое захолустье, но в управление поступила информация, что джип выехал в город Оояма. И школам по всему городу и окрестностям пришло распоряжение подготовиться к встрече.

Стоявший рядом мужчина с густыми бровями в таби[42] на резиновой подошве вступил в разговор:

— Наверное, едут проверить, как действует новая система.

С апреля этого года начальные школы были расформированы, и только недавно была введена новая система обязательного образования. Предположение мужчины было вполне обоснованным, поскольку реформа проводилась под эгидой оккупационных войск.

— Хорошо, коли сюда приедут оккупационные войска. Я ещё не видала иностранцев, — сказала румяная девушка с горящими глазами.

Из школы вышел мужчина, обутый в гэта,[43] и, зажав что-то подмышкой, вприпрыжку двинулся к школьным воротам. Чтобы пропустить мужчину, толпа расступилась. Подмышкой у него была зажата надпись: «Моление об установлении Великой восточноазиатской империи».

— Господин секретарь, это что же, до сих пор было в школе? Да ведь это военное преступление! — поддел его один из зевак.

Секретарь ответил:

— Да разве у тебя самого в доме до недавних пор не висели военные плакаты?

Среди односельчан поднялся хохот, а секретарь с надписью подмышкой побежал к станции. Среди затихающего хохота женщина с ребёнком за спиной вдруг, взглянув на узлы Рэнтаро, спросила:

— Вы торговец лекарствами?

Ответив: «Да», Рэнтаро не упуская случая, заговорил о деле.

— Я впервые в здешних краях, после войны к вам приходили торговцы лекарствами?