Дорога мертвеца. Руками гнева

Вскоре после этого Мюррей проснулся и посмотрел на жену, лежавшую на сгибе его руки. Она спала с гримасой на лице, ее рот открывался и закрывался, как у какой-нибудь аквариумной рыбины, выпуская наружу неразборчивое «охх, ухх». Может, ей снился кошмар. Он убрал волосы с ее лица, легко пробежал кончиками пальцев по щеке, коснулся впадинки на шее и подумал: отсюда можно вырезать немного мяса, и тогда белое станет красным.

Что, черт возьми, со мной не так, тут же испугался он собственных мыслей.

Мюррей оделся и вылез из-под тента. Подошел к огромному камню, такому теплому и манящему, уселся на него и сложил дрожащие руки на коленях. Да не могло такого быть, чтобы настолько дурная мысль действительно пришла ему в голову. Отбросив саму возможность, он выкурил сигарету и вернулся к жене.

Через час, когда спал уже он сам, Тони вдруг привстала, склонилась над ним и долго-долго изучала взглядом его лицо, выискивая в нем не то изъяны, не то — самые уязвимые места. Но в конце концов и она, недоуменно тряхнув головой, отвернулась и уснула.

Дети ворочались с боку на бок. Маленький Рой сжимал и разжимал ладошки, его веки мелко и часто трепетали. А его сестре, Робин, снилось, что она стянула спички и устроила пожар.

Наступило утро, и Мюррей обнаружил, что может лишь сказать:

— Какой странный сон мне приснился.

Тони взглянула на него и сказала:

— Мне тоже.

И ничего более. Расставив на пляже шезлонги, они положили ноги на камень и смотрели, как дети плещутся и играют в волнах; как Рой, насвистывая тему из «Челюстей», делает руками «акулью пасть» и гоняется за Робин в воде, а та, вопя в притворном ужасе, отбрыкивается и раскидывает брызги.

Наконец они позвали детей из воды, съели легкий ланч и, предоставив их самим себе, пошли купаться.

Океан гладил их, точно рука в норковой перчатке, подбрасывал, ловил, нежно массировал. Они вместе мылись, смеялись, целовались — но потом оторвались-таки друг от друга: на берегу раздался крик.

Рой вцепился пальцами в горло Робин, прижал ее к камню и уперся коленом в грудь. И это не особо походило на игру. Лицо Робин посинело.

Тони и Мюррей побрели к берегу, и океан больше не казался им добрым. Он цеплялся за них, держал, подставлял подножки мокрыми, покрытыми пеной пальцами. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они достигли берега, крича что-то Рою.

Рой не остановился. Робин билась умирающей рыбой. Мюррей схватил сына за волосы и оттащил назад; на мгновение, когда мальчик обернулся, его взгляд показался абсолютно чужим, незнакомым. Таким же холодным и твердым, как огромный камень, лежащий у моря.

Мюррей ударил его — так сильно, что Рой дернулся и упал на четвереньки, тяжело дыша.

Мюррей подошел к Робин, которая уже сидела на руках у Тони. На шейке у девочки проступили иссиня-черные полосы, смахивающие на змей — тонких и уродливых, залезших под кожу.

— Детка, детка, все хорошо? — без конца причитала Тони.

Мюррей повернулся и зашагал обратно к мальчику, жена кричала ему:

— Мюррей, Мюррей, полегче! Они просто играли! Он не рассчитал…

Рой вскочил на ноги, и Мюррей, стиснув зубы от такой злости, в какую едва ли мог сам поверить, ударил его, опрокинув на землю.

— Мюррей! — крикнула Тони, отпустила рыдающую Робин и схватила его руку, воздетую для нового удара. — Это не способ научить его не драться с сестрой!

Мюррей повернулся к ней, почти рыча, но затем его лицо расслабилось, и он опустил руку. Повернувшись к мальчику, чувствуя себя преступником, Мюррей наклонился, чтобы помочь Рою подняться. Тот вырвался и бросился к фургону.

— Рой! — крикнул он и кинулся за ним. Тони схватила его за руку.

— Оставь его, — сказала она. — Он увлекся и знает это. Пусть подумает над поведением. С ним все будет в порядке. — Потом она тихо добавила: — А я и не знала, что ты можешь так злиться.

— Со мной это впервые, — открыто признался Мюррей.

Они вернулись к Робин. Та, забыв горести, уже улыбалась. Они сели на огромный камень; минут через пятнадцать Робин встала с него с намерением пойти проведать брата.

— Я скажу ему, что не обижаюсь, — сказала она. — Он не желал мне зла. — И она скрылась в фургоне. — Какая милашка, — расчувствовалась Тони, глядя девочке вслед.

— Ага, — сказал Мюррей, сверля взглядом затылок жены. Он думал о том, что сегодня должен приготовить обед, сделать гамбургеры, нарезать лук; большой лук — тонко нарезать славно наточенным ножом. Надо бы уже сходить за ним, за ножом.

— Обед на мне, — решительно сказал он и зашагал прочь.

Когда он уходил, Тони заметила, как мягко выглядит его затылок, так похожий на перезрелую дыню.

Она последовала за ним в фургон.

На следующее утро, после того как полицейские выволокли все четыре тела из фургона — заляпанного кровью снаружи, а внутри выжженного почти дотла, — один офицер спросил у другого:

— Ты мне скажи, почему такое случается? Зачем кому-то убивать такую милую семью? Да еще с такой жестокостью… все спалить потом…