Дорога миров

— Почему? — спросил я.

— Их могли посчитать… В общем, в то время была целая куча общественных организаций, ратующих за «чистоту генов», и не только на словах. Сосновскому совсем не хотелось дразнить гусей.

— Хорошо, — сказал я. — Принимается. Идем дальше.

По правде говоря, это объяснение меня несколько разочаровало. Версия о том, что Ульрик Сосновский на самом деле не погиб в авиакастрофе и что его видели там-то и там-то, была за минувшие десятилетия так обсосана моими коллегами, что из нее нельзя было выжать не то что репортажа, но и пары строк, способных заинтересовать потребителя свежей информации.

— Он воспользовался подвернувшимся случаем, — продолжил Сдое. — Дал кое-кому взятку, и его фамилия появилась в списке погибших в Летающей бойне. После этого он удалился в заранее приготовленное убежище в одной из стран третьего мира и вплотную занялся своей теорией. Думаю, мне нужно объяснить, в чем она заключается… В общем, он догадался, в каком направлении идет эволюция человека.

— Гм… — сказал я.

— Я не собираюсь читать вам лекцию, — улыбнулся Сдое, — но очень вкратце объяснить суть теории Сосновского обязан, для того чтобы вы понимали, о чем идет речь. Прежде всего я хочу обратить ваше внимание на то, что человек с древнейших времен физически ничуть не изменился. К примеру, какой-нибудь древний грек ничем не отличается от современного человека.

— Что в этом удивительного? — спросил я. — Со времен Древней Греции прошло так мало времени…

— Зато как изменился окружающий мир, — перебил меня он. — И человек сумел к нему приспособиться. В то время как большая часть других живых существ — нет.

— Но ведь этот мир он сам же и построил.

— Совершенно сознательно? — ухмыльнулся Сдое. — Зная, к чему это приведет, планируя сделать его наиболее удобным для собственного выживания?

Я крякнул.

Вот тут он меня срезал.

Да и стоило ли спорить? Разве я за этим сюда явился?

— Хорошо, — промолвил я. — Выкладывайте дальше.

— В общем, Сосновский предположил, что человек все же изменяется, приспосабливается, просто никто это не замечает.

— Каким образом?

— В области везения. Он пришел к выводу, что наш средний современник более везуч, чем, например, тот же древний грек. Ситуации, в которых это везение могло бы проявиться, встречаются гораздо чаще. Скажем, древним грекам не приходилось ежедневно переходить запруженную машинами улицу. И болезней тогда было меньше. О большей части тех, от которых в наше время страдают люди, они и не слышали. А еще — стрессы, а еще — работа. Попробуйте представить, сколько раз за смену рабочий, работающий на штамповочном прессе, играет в орлянку с судьбой, рискуя лишиться руки? А водитель мобиля? Какова вероятность, что он во время полета на работу столкнется с неумелым водителем и погибнет, рухнув со стометровой высоты? В общем, если это все прикинуть, становится ясно, что почти любой наш современник каждый день рискует во много раз чаще, чем тот, кто жил пару тысяч лет назад. При этом каким-то образом средняя продолжительность его жизни гораздо выше, чем все у того же не раз уже упомянутого древнего грека.

— Так то — средняя, — сказал я.

— Вот именно, — многозначительно промолвил Сдое. — Средняя. Кто-то умирает достаточно быстро. А кто-то — живет и живет, умудряясь счастливо избежать тысячи напастей, ничуть не превышая среднего древнего грека по уму или быстроте реакции. Благодаря чему?

— Ну, тут можно поспорить, — буркнул я.

— Можно, — кивнул Сдое. — А стоит ли? Тем более что правоту высказанных Сосновским тезисов подтверждает само мое существование.

— Это как? — спросил я.

— Очень просто. Сосновский, как я вам уже говорил, на теоретических рассуждениях не остановился, он перешел к экспериментам. Он жаждал вывести человека, обладающего просто безграничным везением.

— Каким образом он это собирался сделать?

— Я не углублялся в саму технологию. Знаю лишь принцип. Сосновский постарался сделать так, чтобы зародыши, появившиеся в результате генной хирургии, еще до рождения подвергались испытанию, пережить которое можно только благодаря не просто удаче, а настоящей, большой удаче. Вы меня понимаете?

— Скорее всего это не требовало больших затрат, — заметил я.

— Ну да, — согласился Сдое. — Так ли трудно проверить потенциал удачи очередного зародыша? Достаточно в компьютер, управляющий его жизнеобеспечением, ввести особую программу и она через небольшие промежутки времени будет определять, стоит уничтожить этот зародыш или нет. Причем ответ на этот вопрос находится случайным образом. Это что-то вроде броска монеты, при котором «орел» означает жизнь, а «решка» — смерть. Он назвал свою программу «дамокловым мечом».

— Но ведь с точки зрения гуманности…

— О нет, — улыбнулся Сдое. — Никто, по закону, не сможет объявить личностью недельный зародыш.

— А потом, когда он немного подрастет?

— Как оказалось, время подрастать было только у одного зародыша. Представляете, сколько раз до того момента, когда покинул автоклав и фактически родился, он подвергался риску быть уничтоженным?

— Это были вы.