Профессор снял очки и посмотрел на Прохора такими круглыми и беззащитными глазами, что тому стало стыдно. Он даже пожалел, что так взъелся. Вот только, слово не воробей…
Дальше они шли молча. Профессор вытащил было блокнот и попытался сделать запись, но ничего не вышло. Он спрятал блокнот и умоляюще посмотрел на Прохора, но тот не остановился, а шел и шел вперед.
Прохор думал в это время про Пэт и Кроху, про Профессора, так и не осознавшего, что все уже кончилось и пора вспомнить, как добывается мясо, а также учиться выживать, не тратя драгоценного времени на чепуху. Наука хороша, если полон желудок, много денег и из родных никто не болеет. Вот тогда можно заняться наукой и выяснить, отчего на жареном мясе образуется корочка. А сейчас времена изобилия кончились.
Профессор, выходит, этого не понимает. Хорошо о нем заботится Прохор. А случись какая беда, что Профессору останется делать? Помирать? И лучше бы на него не отвлекаться, не тратить силы.
А еще он думал, что все беды произошли от людей, живших хорошо и сытно. Еще бы не хорошо. Получил приказ и знай себе выполняй. И конечно же, им не хотелось терять эту хорошую жизнь. Чего ради? Еще работать придется!
А нужны они были только тогда, когда государству (не важно какому), угрожала опасность вторжения. Хорошо понимая, что как только опасность исчезнет, они станут не нужны, эти люди старались ее преувеличивать, частенько даже просто придумывали. Вот и допридумывали. Спохватились, да поздно оказалось.
И не важно, кто первым начал и какова была причина. Важно теперь любой ценой выжить, но тут уж кому как повезет…
Так они и дошли до дома. Профессор прошмыгнул в дверь, а Прохор задержался. Из стены соседнего дома торчал человеческий нос. Подумав некоторое время, Прохор сообразил, чей, и тут Март наконец весь появился.
Прохор плюнул в тоске и взялся за ручку двери.
— Погоди, — крикнул Март, и Прохор замер. — Погоди, не уходи, дело есть. Я хочу сказать дело… Я хочу сказать тебе, что ты заблуждаешься. Пойми — это не страшно. Это… Я теперь могу получить все, что пожелаю, да дело не в том. Главное, что теперь мне не страшно. Очень здорово, когда тебе не страшно. Оказывается, я всю жизнь искал такое место. Погоди, не уходи… Хорошо, я трус. Но ты! Ты еще хуже, ты губишь Кроху и Пэт. Они умрут, и кто будет в этом виноват? А откуда ты знаешь, что все должно быть именно так? Может быть, мир призраков — шаг вперед, следующая ступень цивилизации! Откуда ты…
Прохор зашел в дом и тщательно запер входную дверь на засов.
На секунду лицо Марта появилось из ближайшей стены, исказилось гримасой то ли боли, то ли гнева и пропало.
Проходя мимо комнаты Торгаша, Прохор подумал, что и с ним что-то нечисто. Кто знает, может, Торгаш уже переметнулся к призракам, как, например, Март? Да нет, пожалуй, нет. Если в том мире каждый может получить все, что пожелает, что там делать Торгашу?
Пэт смазывала Кроху подсолнечным маслом. Он сидел на табурете совершенно голый, и хорошо было видно, что все его тело расцвечено какими-то странными разводами. Во многих местах кожа полопалась и отстала, повисая сухими лоскутками. Пэт смазывала эти места очень осторожно, поминутно поглаживая Кроху по голове и все время приговаривая что-нибудь ласковое. Когда Прохор вошел, она даже улыбнулась, но улыбка у нее получилась настолько жалкая и неестественная, что Прохор аж скрипнул зубами.
Пока Пэт одевала Кроху, он вынул из кармана пять яиц, найденных на берегу озера призраков, и соорудил яичницу. И тут Пэт улыбнулась по-настоящему. Но все равно потом, когда они поели, она тихо-тихо, тоненьким-тоненьким голоском попросила:
— Прохор, ну, Прохор, может еще денек?.. Может, все еще повернется, чего не бывает? А? Прохор, ведь страшно же, давай еще подождем, а? Один день, один маленький денечек? Если лучше не станет, тогда… А, Прохор?
Прохор, который рассказывал Крохе, как весело стулья, шкафы, кушетки и прочая мебель прыгали в озеро призраков, сразу помрачнел, задумался, а потом сказал:
— Нет, Пэт. Нет, и не проси. А если будет поздно? Вдруг не успеем? Сама знаешь, как при чернавке, — скрутит и даже до озера донести не успеем. Нет, тянуть нельзя.
Пэт больше ничего не сказала, а стала готовиться ко сну. Они легли молча, словно чужие.
А Кроха уснул безмятежно и тихо, он еще не научился думать о завтрашнем дне, который казался такой невообразимой далью, что о ней и загадывать-то не стоило.
Прохор еще долго ворочался, но все же уснул.
Он проснулся, потому что понял: Пэт не спит. Провел рукой по ее щеке, ощутив нежный пушок и влажную полоску, начинавшуюся от глаза и сбегавшую ко рту. Задыхаясь от нежности и любви, он прижал ее к себе. Пэт заплакала, не таясь, и ему пришлось долго, бесконечно долго ее успокаивать и шептать нежные слова…
Оно только так называлось — озером. На самом деле это был пруд метров тридцати в диаметре.
Зеленый туман закрывал всю его середину. Словно гигантские летучие змеи, парили птеродактили, лишь иногда начиная суматошно бить по воздуху крыльями, чтобы набрать потерянную высоту.