В бога теперь никто верить не желал. Несколько бывших священников попытались организовать секту самоуничтожителей. Они планировали перестроить для этой цели атомный реактор, но, не успев приступить к работе, перепугались, наплевали друг на друга и разбрелись в разные стороны.
Часть бессмертных обленилась настолько, что предпочла растительный образ жизни, утратив остатки разума.
У других бесконечные метаморфозы организма приобрели характер наркомании. Остановиться они уже не могли, постепенно теряя какие-либо очертания и превращаясь в мелко трясущиеся комки слизи, получившие название комдрожей.
Между тем страна погибала. Это было ясно, и все, кто сохранил остатки разума, осознали, что ничего уже не поделаешь, а поэтому — спасайся кто может! Началось бегство.
Часть ушла в глубины океана, другие улетели в космос. Третьи ушли в четвертое измерение, а четвертые — в третий антимир. Остальные — кто куда.
Толпы идиотов прорвались сквозь границы соседних стран и разбрелись по всей планете. Тех, кто превратился в дворцы, станки и плотины, одолели время и ржавчина, комдрожи высохли на солнце и рассыпались зеленоватой пылью.
Страна обезлюдела. Пожалуй, на этом историю бессмертных можно и закончить.
Крокодил вытер слезу и достал очередную сигару.
— А с профессором что стало? — спросил я.
— О, он оказался самым хитрым. — Крокодил шевельнул хвостом. — Еще до того, как все раскрутилось, он улетел в длительную экспедицию. Но скоро должен вернуться. Тогда его схватят и будут судить. А знаете…
Тут объявили посадку на рейс в пояс астероидов. Крокодил попрощался и, схватив чемодан, убежал.
А я еще долго сидел в зале космопорта, удивлялся, какой бедой обернулось мое изобретение, и думал о том, что скажу на суде.
КАРУСЕЛЬ ПУШКИНА
Тихо гудели гипердвигатели. Стюардессы в оранжевых, похожих на ведерки для льда, шляпках разносили прохладительные напитки. Сидевший напротив меня белый крокодил потянулся к висевшей на боку плетеной джимакской сумке. Вытащив из нес гаванскую сигару, он с хрустом откусил от нее чуть ли не половину и стал задумчиво жевать.
— Гений — это всегда познание, — наконец сказал он. — Гений не может топтаться на месте, он должен все время узнавать что-то новое, впитывать в себя, перерабатывать и находить такие закономерности, какие никто другой заметить не может. Этим гений и отличается от других людей. Если же поток новой информации иссякает, он начинает экспериментировать с тем, что имеется, и тогда — жди беды!
— Наверное, — сказал я. — Наверное, так и есть.
— Да, конечно. — Крокодил откусил еще кусок сигары. — Уверяю, я знаю это совершенно точно. Как-то раз мне уже случилось столкнуться с самым настоящим гением, и надо сказать…
Он бросил взгляд на книгу, которую я держал в руке.
— Если не ошибаюсь, именно это и называется книгой?
— Ну конечно, — ответил я и слегка улыбнулся.
— Да, это именно книга, — задумчиво пробормотал Крокодил. — А еще их, эти книги, как я помню, пишут?
— Вы правы.
— Да, — вздохнул он. — Именно так, их пишут… Знаете, эта книга напомнила мне одну забавную историю, не так давно случившуюся на некой планете, с очень заурядным названием. Хотите послушать?
— Почему бы и нет? — сказал я.
И тогда, откашлявшись, крокодил начал:
— Есть в галактике планета под названием Земля. Все на ней примерно так же, как и на многих других планетах среднего класса, но суть не в этом. Итак, жил на этой планете некий мыслящий человек, как все они себя там называют, очень любивший писать книги. Писал он их просто великолепно, несколькими способами, один из которых называется стихосложение. Если вы читаете книги, то наверняка знаете, что этот способ собой представляет, поэтому рассказывать о нем отдельно — смысла не имеет.
Итак, этот человек очень любил писать книги и делал это с таким мастерством, что вошел в историю как непревзойденный, гениальный книгонаписатель. Причем даже сотни лет спустя на Земле не нашлось человека, способного писать на таком же высоком уровне. Звали его Пушкин. Что именно это имя означает, сказать не могу. Скорее всего, как и у большинства жителей Земли, оно не означает ничего, просто имя — и все.
В общем, Пушкин был гением. При жизни его за гения больно-то и не признавали. Так, считали, хороший книгонаписатель — и все. Погиб он, можно сказать, во цвете лет, участвуя в старинном религиозном ритуале, который называется дуэлью. Поначалу это событие прошло почти незамеченным, но потом многие из тех, кто читал книги, опомнились. И овладела ими великая печаль, однако гения книгонаписания вернуть было уже невозможно.
За следующие пару столетий популярность Пушкина выросла неимоверно. Я так и не понял, что послужило этому причиной. Может быть, она родилась из сожаления книгочитателей по поводу недополученных книг, но скорее всего они просто доросли до его произведений. Как бы то ни было, но Пушкина наконец-то официально признали гением.