Дорога мстителя

Постепенно самоконтроль и внутренне чувство стыда для Сашки начало значить больше, чем контроль со стороны. Он понял, что должен следить за собой сам, не дожидаясь окриков. И годам к девяти от этих вспышек злости практически не осталось следа. Нет, он не стал заторможенным, и по-прежнему в мелких конфликтах с мальчишками ему иногда срывало крышу. Но без истеричности, которая, как он понял, «мужчину не украшает». А дома с родителями и вовсе вёл себя иначе. Вежливо, сдержанно.

А теперь ему стало не по себе. Некстати вспомнилось, как изрубил ордынца, словно мясную тушу.

Это не должно повториться. Убивать, если придётся… это одно. А зверем становиться нельзя. А то недалеко до тех же убыров.

Саша сделал несколько глубоких вдохов, кровь перестала стучать в ушах.

«Не стать чудовищем… Да только чудовища живут и побеждают. Но умные. Которые умеют держать себя в руках. Дозирующие свою злость, отмеряющие её ровно столько, сколько нужно. А те, которые не умеют этого делать, – бродят в засранной одежде по руинам и едят всякую дрянь».

Тут он вспомнил, что хотел задать доктору еще один вопрос. Перед глазами до сих пор стояла картина: человек, жрущий тушёнку, как дикий зверь, и почти так же выглядящий. Хотя про саму эту встречу не надо говорить.

– Борис Андреевич, вы слышали про людей, которых называют «убыры»? Что это значит?

Лицо Андреича напряглось и помрачнело.

– Ты видел хоть одного, парень? Где?

– Нет, не видал, – предпочел соврать Сашка. – Но слышал. Этим словом моего дядю, который с рождения блаженный… назвал один человек… путник.

Парень не стал рассказывать, что Гошу назвал так разбойник, пособник ордынцев, которого дядя потом задушил, как котёнка… придя в себя, когда понял, что его близким угрожает гибель. А потом снова ушёл в свой огороженный мир, где неизвестно, есть ли люди вообще.

– Дядя, говоришь? – Андреич хмыкнул. – Ну вы даете! Редко кто держит их в семьях. Это очень тяжело, да и бесполезно. Всё равно человека из них не получится. Даже если научить говорить, что мало кому удаётся.

«Бывают бездомные. А бывают бездонные. От слова „бездна“», – вспомнил Саша рассказ бабушки. Она много страшных историй знала. Что-то о том, что было Зимой. Как люди друг друга ели. Вполне нормальные, обычные люди. Просто больше нечего было есть. При этом умом повреждались именно чувствительные и мягкие. Не подонки.

– Убыр – это злой дух, упырь. На языке татар и башкир. Так на Урале называют физически сильных, но потерявших разум людей. У нас тут много рождалось детей с генетическими нарушениями, особенно лет двадцать после Войны. Тогда это слово и появилось, вернее, его вытащили из легенд и старых баек про бабаек. Да и сейчас бывает, что рождается ребёнок внешне нормальный, но мозг у него порченый. Некоторые из них в детстве ведут себя, как обычные. Но перед совершеннолетием срываются, слетают с катушек. Становятся изгоями. Это не безобидные дурачки, которые тоже бывают. Это упыри. Выродки. Людоеды. Те, кто не от мира сего, кто не принимает человеческие порядки, не хочет жить в коллективе, где все друг о друге заботятся, помогают, последнее отдают. И хорошо, что они уходят. Отщепенцам среди людей не место. Я не могу сказать точно, откуда они берутся. Тут нужны научные знания, которых и раньше-то не могло быть. На равнинах их почему-то почти нет. Айболит один говорил, что это, может, местный паразит или грибок, который живёт в определённом климате. Эндемик. Но если оно заразно, то почему поражает не всех? И это – только версия старого пьяницы. А я думаю, всё гораздо проще. Что это – поражение мозга радиацией ещё в утробе матери.

И он рассказал, как большинство этих бедняг, когда они в подростковом возрасте делались агрессивными, избивали и изгоняли в леса. Кто-то погибал в первую же зиму, но некоторые выживали. Они становились опасными тварями – скорее зверьми, а не людьми, с интеллектом и повадками хитрого медведя. Сила у них тоже медвежья. А из-за нечувствительности к боли они могут вывернуть себе ногу или руку так, как ни один нормальный человек не сможет. И ходить так месяцами, не умирая от гангрены. А могут босыми ногами по снегу ходить, без сапог. И не сдохнут, даже если нога вся почернеет. Или спрыгнуть с крыши на бетон с шестиметровой высоты. Быстрые, проворные. И все – только мужчины и только крупные. Женщин-убырок почему-то не бывает. И задохликов тоже, и стариков.

«Скорее всего, потому, что такие долго не живут», – подумал Данилов. И вспомнил шарик у встреченного им убыра. Вряд ли животное стало бы что-то такое при себе держать. Разве только обезьяна. Но обезьяны далеко не глупы.

– А как они греются зимой? – спросил Сашка. – Дядя Гоша не мог печку или костёр разжечь даже спичками, не то, что огнивом.