Дорога на Берлин

По ровному, гладкому полю двигались три длинные, в километр протяжением, шеренги солдат. Казалось чудом, что люди из плоти и крови могут в такой мере обезличиться; огромные шеренги напоминали гигантских спрутов с единым туловищем и тысячью одновременно выбрасываемых ног. Ружья плавно колыхались над головами, и ни одно не качнулось хотя бы раз в сторону. Пять тысяч человек шли по равнине, и по всему их виду, по тому, как они мгновенно повиновались сигналам гремевших барабанов, чувствовалось, что они слепо послушны направляющей их воле.

Леруа украдкой взглянул на Фридриха. Тот стоял с раздувающимися ноздрями, с полузакрытыми глазами, отстукивая тростью мерный ритм барабанов.

И вдруг что-то произошло. Леруа понял это по тому, как заерзали и помрачнели улыбавшиеся дотоле генералы, как покраснело лицо короля. Он посмотрел на поле — и понял причину волнения. Стройных шеренг более не существовало. Три изломанные, кривые линии солдат двигались зигзагами по равнине, и между ними метались офицеры, рассыпая направо и налево удары тростей.

— Что случилось? — спросил Леруа стоявшего рядом с ним генерала с седыми усами. Тот угрюмо поглядел на него.

— Обычная история. Пока войска идут по равнине, все замечательно. Но стоит обнаружиться какой-нибудь неровности почвы, и линии ломаются.

Леруа с удивлением сказал:

— А как же на войне? Если вам нужно атаковать деревню, например.

Генерал усмехнулся.

— Э, да вы еще совсем желторотый! Какое же равнение может быть в деревне?

— Но тогда вся эта система, вся знаменитая линейная тактика не годна! — воскликнул пораженный Леруа.

Усач строго сказал:

— Раз наш король ее применяет, значит, она хороша. А, впрочем, давайте лучше смотреть: вон приближается кавалерия. Она-то уж не оскандалится.

Леруа знал, что кавалерия была излюбленным родом войск Фридриха. Артиллерии король не любил и даже редко присутствовал на артиллерийских учениях, зато конница была его страстью. В то время как пехота более чем наполовину состояла из иностранных наемников, в кавалерию иностранцев вовсе не допускали, ее ряды пополнялись прусскими помещиками, за дезертирство которых отвечали их родные. В Париже говорили, что общая численность кирасирских, драгунских и гусарских полков Фридриха достигала тридцати тысяч человек.

Земля задрожала от мерного топота надвигающейся лавины. Зрелище было еще эффектнее, чем прежний марш пехоты. Стройные массы всадников произвели на ходу несколько сложных построений, дали страшный залп по условному противнику, зарядили с непостижимой быстротой карабины, дали другой, столь же оглушительный залп и, не нарушая равнения, понеслись обратно.

Вся свита аплодировала. Фридрих гордо стоял, далеко отставив руку с тростью.

— Молодцы кавалеристы! — громко сказал он. — А генералу Пичке передайте, что он — осел. Надо было хорошенько разведать местность перед маневрами, а не ссылаться потом на овраг.

— Пичке проделал обе силезские кампании, ваше величество, — сказал Кейт.

— Вздор! — закричал Фридрих. — Осел, проделавший десять походов с Евгением Савойским, не стал оттого умнее. Пусть Пичке завтра же идет ко всем чертям.

Варендорф, доселе скромно державшийся позади, выдвинулся вперед.

— От того, что не будет Пичке, ваше величество, дело мало изменится. Как видите, даже ваша великолепная армия не безупречна, и потому позвольте вернуться к прежнему разговору. Не случится ли так, что австрийцы или, скажем, русские…

— Милейший Варендорф, вы сегодня просто несносны, — с плохо скрываемым раздражением сказал Фридрих. — С австрийцами я дрался уже дважды, — это не вояки. Что касается русских, то мне известен каждый их шаг. Чорт возьми! У меня в Петербурге достаточно верных людей, которые сообщают мне о каждом шаге русского правительства. — Наклонившись к уху Варендорфа, он тихо сказал ему: — На днях я посылаю в Россию барона Шлимма, и я надеюсь, что он проникнет в те немногие тайники, которые пока закрыты для меня.

— Барон Шлимм не всесилен, ваше величество. Не забывайте, что императрица — ваш неукротимый враг. Шуваловы и Воронцов разделяют ее неприязнь к вам, а канцлер Бестужев очень ненадежен.

— Чушь! Скоро вместо этой упрямой императрицы воцарится великий князь Петр. Пока же и он и его жена оказывают мне важные услуги. Бестужеву я велел предложить сто тысяч червонцев. Кого не купишь за такие деньги? Я плачу всем. Брильянтщику Бернарди я дал тысячу червонцев, учитель русского языка у великой княгини Екатерины, Ададуров, получает ежемесячное содержание. Даже трубочисты во дворце не забыты. Я всегда пускаю в ход золотое оружие, прежде чем взяться за стальное. И на этот раз, поверьте, я все предусмотрел.

Фридрих приподнялся на стременах и стал озираться по сторонам, давая понять, что считает разговор оконченным. Отъехавшая во время его разговора с Варендорфом свита поспешно приблизилась. Король рассеянно оглядел всех и вдруг с усмешкой, от которой и без того резкие морщины на его лице проступили еще отчетливее, обратился к Леруа: