Дорога на Берлин

Ивонин, стоявший подле главнокомандующего, живо повернулся и увидел сухопарого подполковника, лет тридцати, с энергичным лицом и удивительными голубыми глазами, в одно и то же время пронзительными, умными и насмешливыми.

Салтыков сделал вид, что не расслышал этого замечания, справедливость которого он сам смутно сознавал. Сидя на стуле и устроив поудобнее больную ногу, он принялся составлять реляцию в Петербург.

— Если найдется где победа славнее и совершеннее, — диктовал он, покашливая, — то, однако, ревность и искусство генералов и офицеров, и мужество, храбрость, послушание и единодушие солдатства должны навсегда примером остаться.

Он помолчал и добавил.

— Артиллерия наша сохранила ту славу, которую при всех прочих случаях приобрела.

В это время подскакал Фермор.

— Ваше сиятельство, — сказал он, слезши с коня, — как свидетельствуют донесения командиров полков, наши потери составляют две тысячи шестьсот человек убитыми и одиннадцать тысяч ранеными; корпус римско-императорских войск потерял до полуторы тысяч.

Салтыков встал и перекрестился.

— Ну, а они? Пруссы? — почти закричал он.

— Потери неприятеля составляют семнадцать-восемнадцать тысяч. Пленных взято до пяти тысяч, но сие число за ничтожность почитать можно противу того, которое в Польшу и другие места разбежались. Нами взято двадцать шесть знамен, два штандарта, сто семьдесят два орудия, десять тысяч рублей и до ста тысяч патронов.

— Виктория! Знатная виктория! Но как дорого ты, Русь, за нее заплатила! — Салтыков вдруг всхлипнул. — Велите завтра торжественный молебен отслужить. Кто реляцию-то в Петербург домчит?

Ивонин выдвинулся вперед.

— Ваше сиятельство! Пошлите капитана Шатилова. Он в битве сей немалое участие принял, сможет всякую любознательность удовлетворить. Он контузию получил, но неопасную, и уже на ногах.

— Шатилов? Добро! Тому и быть, — сказал Салтыков. — Ступай, предупреди его!

Проходя мимо давешнего подполковника, Ивонин услыхал, как тот убежденно и решительно говорил:

— Что теперь делать надлежит? Да, конечно, итти на Берлин. Не дать время Фридерику опомниться. На месте главнокомандующего я бы тотчас объявил марш к прусской столице.

Ивонин остановился около Бибикова и, показывая глазами, спросил:

— Кто таков сей подполковник? Знаете вы его?

— Как же не знать! Он состоит в корпусе князя Волконского, определенной должности пока не исполняет. Зовут его — Александр Васильевич Суворов.

Часть 2

Глава первая Коллежский асессор

Генерал-прокурор сената, Александр Иванович Глебов, был женат на племяннице императрицы Елизаветы Петровны.

Жизнь его протекала безмятежно, если не считать одной заботы: ему вечно нехватало денег. В его поместьях с мужичков взыскивали строго: они трудились на барщине, работали на фабриках, платили подати; нерадивых, лодырей и больных у господина Глебова не было — таких быстро приводили к усердию. Однако доходов нехватало: у государыни была широкая натура, и вслед за ее величеством все сановитое дворянство стремилось жить пороскошнее и повеселее.

Если у Разумовского обедали на серебряной посуде, граф Петр Иванович Шувалов тотчас заказывал золоченую; если Бестужев появлялся с алмазными пряжками на камзоле, Воронцов выходил с бриллиантовыми пуговицами.

При такой жизни никаких средств нехватало, и Александр Иванович не однажды, морща лоб, задумывался над тем, как обеспечить достойное существование. В конце концов выход был найден.

Его отец, генерал-аншеф Глебов, не раз говаривал:

— Нужно иметь в руке жезл власти; поелику имеешь оный, то и все блага тебе доступны будут.

Александр Иванович, обладая от природы умом быстрым и живым, решил последовать совету батюшки — сперва осторожненько, потом посмелее, а когда все сошло, то стал действовать в широком масштабе.

Все протекало гладко вплоть до 1756 года. В этом году генерал-прокурор заключил контракт с Сибирским приказом о поставке водки по рублю сорок копеек за ведро. Самому ему водка обходилась по восемь гривен, но как виноторговля в Иркутске была не ахти значительна, то и барыши предвиделись небольшие: он и провел это дело между прочим, к случаю. И вдруг иркутские купцы заявили протест: они-де получали всегда водку по целковому за ведро и больше платить не желают.

В первую минуту Глебов даже растерялся. С ним спорят — и кто же? Купчишки, вчерашние холопы! И город такой, что на карте не сыщешь, и людишки там никому неизвестные, и торговлишка у них поганая, — и вдруг осмеливаются?!

Глебов вызвал к себе иркутских бородачей. Сидя на кончиках кресел, они понуро смотрели на грозного генерала, робели, однако на все уговоры и даже угрозы отвечали отказом.

— Мы спокон веку по рублю за ведро платили и твоей милости так платить станем, иначе нам раззор выйдет. И ты хоть што с нами делай, больше платить господа купцы несогласны.

У Глебова в конце концов аж дух захватило.