Дорога на Чанъань

Мощным потоком, поражая взор пестротой одеяний, а слух — разноголосьем наречий, текла, без конца и края, двухсоттысячная армия Ань Лу-шаня в распахнутые ворота Чанъани. Через Западные ворота двигалась кавалерия туфаней, носивших на левом плече изображение дикого барана; их длинные нечесаные космы и острый запах наводили невольный ужас. Люди, оказавшиеся в это время у других, Восточных ворот, могли видеть, как под знаменем Белого тигра в город входили конные лучники, коци, набранные целиком из людей племени кидань, славившихся своим непревзойденным искусством укрощения диких коней и стрельбы из лука. Они носили желтоверхие шапки, отороченные дымчатым соболем; за спиной у каждого был короткий лук и триста стрел в кожаном круглом колчане.

Но самое величественное зрелище можно было наблюдать у Северных ворот, куда под знаменем Среднего дворца, украшенным синей звездой, входили отборные отряды Ань Лу-шаня. Сам он ехал впереди, прямо за знаменосцем, на огромном и злом черном жеребце, небрежно держа красные с золотом поводья, которые как высший знак отличия были пожалованы ему некогда еще императором. На нем был лиловый халат с золотыми кистями, а поверх халата — серебряный, казавшийся кружевным панцирь. На груди и спине Ань Лу-шаня каждый мог увидеть желтый четырехугольник с изображением разъяренного единорога — знак принадлежности к первому классу военных чиновников страны. Следом за Ань Лу-шанем на боевой колеснице ехал глашатай, выкрикивавший слова новых декретов, главным из которых был декрет об освобождении от налогов всех граждан города сроком на один год.

За колесницей с глашатаем двигалась другая, еще более существенным образом подтверждавшая наступление лучших времен, ибо на ней стоял огромный сундук, откуда два солдата, стоявшие на колеснице, размеренными движениями швыряли в толпу горсти мелких серебряных монет…

Затем шли войска.

Основное ядро этих войск состояло из пограничных китайских отрядов, которые сам бывший генерал-губернатор обучил и сплотил во время службы на дальних рубежах. Долгие годы службы вдали от родных мест сделали этих простых людей почти похожими на кочевников, среди которых им приходилось жить и время от времени — сражаться. Но все же в самых глухих закоулках души они оставались китайцами, и теперь им было приятно — кому снова, а большинству впервые — увидеть свою великолепную столицу и услышать родной тягучий говор. Гордо выпрямившись в седле, ехали они по широкой улице Бучжэнли, одинаковые в своих темно-серых шерстяных халатах с красными кушаками. У многих на груди блестели высокие солдатские награды — серебряные продолговатые бляхи с надписью: «Отважный воин».

С еще большим изумлением смотрели на невообразимое великолепие китайской столицы остальные войска, состоявшие из кочевников. Впервые в жизни видели они такие дома, такие роскошные дворцы, такой многолюдный город. Со страхом и скрытой надеждой смотрели на входящих победителей жители Чанъани. Чего можно ожидать от этих полчищ? «Конечно, ничего хорошего», — утверждали одни и спешили домой, чтобы припрятать наиболее ценное. «Хуже не будет», — говорили другие. «Но ведь это же дикари!» — «Ну и что же? Кроме того, среди них много и наших, китайцев». И многие продолжали стоять, словно прикованные друг к другу, не сознавая, что их удерживает на месте извечный человеческий порок — любопытство, равно как и извечное человеческое качество — неистребимая вера в лучшее будущее.

А солдаты все шли и шли, и гордо двигались впереди своих полков генералы, и по толпе полз прерывающийся шепот: «Вон тот, глядите… левее, левее… это генерал Ши Сы-мин… А тот одноглазый — это принц Аббас. Вот тот, ростом более семи чи, — наш, китаец, генерал Ли Бао-чень, смотрите, на груди у него лев…» И мальчишки просили поднять их повыше, чтобы и они могли увидеть прыгающего льва на халате генерала, и самого генерала — высокого и равнодушного старика, и посмотреть на заморского принца Аббаса, изящно сидевшего на белоснежной кобыле…

И шли нескончаемым молчаливым потоком серые от пыли и усталости простые воины, положив на плечо переднему ряду длинные раздвоенные копья, чьи-то мужья, чьи-то братья, чьи-то женихи, шли, тяжело ступая по улицам чужого им города, неся на концах своих копий свою и чужую жизнь, разрешение чьих-то честолюбивых надежд, замыслов, желаний.

И мальчишки восхищенно смотрели на них, и завидовали, и долго бежали вслед, не слыша грозного зова отцов и тревожного крика матерей.

__________

Приказ гласил — перерезать все дороги и тропы, ведущие от города на юг. Людей, задержанных в окрестностях столицы, допрашивать с пристрастием. Пойманных лазутчиков направлять под усиленной охраной в штаб, ремесленников — в распоряжение управления обороны, судьбу прочих после проверки определять на месте.