Дорога на Дамаск

Многие из услышавших ее бесхитростное объяснение рассмеялись, а потом снова заговорили друг с другом. Непринужденные разговоры сопровождало шарканье ног. С каждым шагом Кафари все ближе и ближе оказывалась к заветной избирательной урне. Вокруг нее в основном говорили об урожае и о том, как трудно будет его собрать: ведь рабочих рук в каньоне осталось мало, машин — несмотря на правительственные займы — тоже не хватало.

У высоких раздвижных дверей, возле которых проверяли личность избирателей, прожектора светили особенно ярко, и Кафари смогла получше разглядеть тех, кто стоял рядом с ней. Она обратила внимание на молодую женщину примерно ее возраста, стоявшую в очереди чуть впереди. Эта женщина все время оглядывалась на Кафари и тоже явно ждала ребенка. Нежная смуглая кожа незнакомки и черты лица говорили об ее семитских предках. Она смотрела на Кафари с таким видом, словно хотела что-то сказать, но не решалась.

До дверей оставалось еще шагов пятнадцать, когда смуглянка наконец набралась мужества и подошла к Кафари:

— Вы, кажется, Кафари Хрустинова?

— Да, — негромко ответила Кафари и внутренне напряглась.

— Меня зовут Шавива Бенджамен… Не могли бы вы передать мои слова вашему мужу?

— Ну да, — ошеломленно пробормотала Кафари.

— Дело в том, что моя сестра Ханна отправилась добровольцем служить Конкордату. На прошлой неделе прилетел транспорт с компонентами для «Зивы-2» и привез нам от нее весточку. Видите ли, моя сестра врач и служит сейчас на крейсере, ремонтировавшемся в одном доке с этим транспортом.

Кафари кивнула, все еще не зная, чем закончится этот разговор.

— Кое-кто из команды крейсера стал расспрашивать мою сестру о ее родной планете, и она рассказала, что живет на Джефферсоне. А еще она рассказала о Саймоне Хрустинове и его линкоре… — Девушка опять замялась, а потом выпалила залпом: — На самом деле, этот крейсер находился рядом с Этеной во время боев и эвакуации. Его команда знает вашего мужа. На крейсере все говорят…

Девушка смущенно опустила глаза и, помолчав, продолжала:

— Они говорят, что он замечательный человек. А еще они рассказали моей сестре много такого, о чем ваш муж даже не упоминал в тот день, когда умер наш президент.

Кафари растерялась, а Шавива Бенджамен негромко продолжала:

— Жаль, что в новостях сообщили так мало сведений о вашем муже, когда он к нам прилетел. Ведь не говорили же о том, что в тот же день, когда его линкор получил свое «Золотое Созвездие», вашего мужа наградили орденом «За мужество в бою»! А надо было об этом сказать! Команда этого крейсера говорит, что мы на Джефферсоне просто не знаем, как нам повезло, что вашего мужа направили к нам! Передайте ему, пожалуйста, что на Джефферсоне не все верят джабовскому бреду. Во время явакского нападения погибли мои родители и четверо братьев, но полковник Хрустинов и его линкор тут ни при чем. И не важно, что говорит Насония Санторини…

Прежде чем Кафари нашлась что ответить, заговорил высокий широкоплечий мужчина. Ему было лет шестьдесят, и на нем был широкий ремень с крючками для различных приспособлений, какой обычно носят скотоводы.

Он приподнял свою выгоревшую на солнце шляпу и сказал:

— Это святая правда… Каким местом думают горожане?! И как это можно верить джабовской ахинее! Да Санторини все врет!

В разговор вмешался мужчина постарше. У него были огрубевшие от постоянного труда руки и загорелое лицо, суровое, как скалы, возвышавшиеся над Каламетским каньоном.

— Хоть они и дураки, их очень много, — хрипло проговорил он. — А в нашей очереди почти нет молодых!

— Я, конечно, извиняюсь, — добавил он, отвесив в сторону Кафари легкий поклон. — Но мы послали наших самых умных и отважных детей сражаться в других мирах, а в каньоне остались старики да малые дети. Еще раз извиняюсь, но мне это не по душе. Разве приятно слышать бред горожан и думать, что на Джефферсоне осталось мало нормальных людей, которые могут вправить им мозги!

Заговорили и многие другие из стоявших в очереди. В основном они благодарили мужа Кафари за спасение их планеты и просили передать ему привет. От теплых слов в адрес Саймона у Кафари навернулись на глаза слезы. Ей было особенно приятно слышать такие слова после потока грязи, который извергался из лживых уст Насонии Санторини. Потом пожилая женщина, первой заговорившая с Кафари, взяла ее ладони в свои.

— Детка, — сказала она, крепко сжав девушке руки, — передай своему мужу, что все в каньоне очень любят и ценят его. Ведь хватило же ему ума жениться на одной из наших девушек, — шутливо добавила она. — Пусть приезжает к нам на праздник урожая. Он увидит, как мы ему благодарны.

Очередь рассмеялась, и у Кафари вновь потеплело на сердце, а глаза опять предательски защипало. Она стала благодарить окружавших ее людей и пообещала передать мужу их приглашение. Потом она стала расспрашивать Шавиву Бенджамен о ее будущем ребенке.

— У нас будет девочка, — ответила Шавива, с почти благоговейным видом гладя себя по животу. — Она у нас первая. Моего мужа зовут Анаис. Он так рад, что весь день бегает вприпрыжку.